Сильные мира сего

«Если б я знал, если б я только знал, – подумал он, – я бы заранее посоветовался с адвокатом».

Он почувствовал, что настало время нанести ответный удар.

– Ладно, будь по-вашему, назначьте мне опекуна, – проговорил он с деланым спокойствием. – Только должен вас предупредить: все ваши надежды прибрать к рукам мое состояние обречены на провал. Дело в том, что у меня есть ребенок, и я могу его усыновить хоть завтра, если мне заблагорассудится.

Это заявление не произвело ожидаемого эффекта.

– Не станем скрывать, мы давно уже приготовились услышать эту новость, – насмешливо проговорил Шудлер. – Но как ты сказал? У тебя только один ребенок? А ведь ты, кажется, хвастал, что у тебя близнецы?

– Теперь… теперь остался только один, – ответил Люлю упавшим голосом.

– Ах, вот как! Один уже успел умереть?

– Увы! Но другой жив и здоров, и вы скоро о нем услышите!

– Мы и так слишком много об этом слышали! – отрезал Ноэль. – Видишь ли, мой милый, я не говорю уже о том, что трудно поверить в отцовство человека, чей брак был аннулирован по причинам, известным и тебе, и мне, и всем здесь присутствующим, так что я не стану обижать тебя и вновь касаться этой стороны дела, тем более что ты, право же, не виновен в своей физической неполноценности…

– Негодяй! – пробормотал Люлю.

– …но, видишь ли, мы произвели небольшое расследование, и было установлено, что проделала пресловутая мадемуазель Дюаль, которой ты в письменном виде и в присутствии свидетелей пообещал в некоем ночном кабаке миллион, если она родит от тебя ребенка… Должен сказать, господа, – продолжал Ноэль, обращаясь к членам семейного совета, – я не берусь определить, чем был вызван поступок Моблана – пагубными и разорительными страстями или просто слабоумием… Так вот, говорю я, эта особа легкого поведения вовсе даже не мать тех близнецов, за которых ты ей заплатил два миллиона.

– Низкий лжец! – крикнул Люлю, вскакивая с кресла.

Щеки его покрыла восковая бледность. Но, выкрикивая эти слова, он чувствовал, как его невольно охватывает ужас – ужас от предчувствия правды. Моблан переживал одну из самых жестоких минут в своей жизни.

– А врач, принимавший детей, тоже лжец? – холодно спросил Шудлер. – Если я не ошибаюсь, особа, которую ты два года представляешь всем как свою любовницу, удалилась со своей подружкой в какую-то деревню в департаменте Вар, где будто бы разрешилась от бремени. Ты этого не отрицаешь? Отлично. Так вот, сельский врач, практикующий в той местности, утверждает, что роженица – молодая женщина с черными волосами, а мадемуазель Дюаль, как это всем известно, рыжая. Что касается брюнетки, которая произвела на свет близнецов, то она служила гардеробщицей в каком-то кабачке и, возвратившись в Париж, приобрела магазин на улице Лабрюйер, причем трудно понять, откуда у нее взялись деньги. Находишь ли ты все эти доказательства убедительными?

Пока Шудлер говорил, Люлю слушал его, так и не успев опуститься в кресло и застыв в весьма неудобной позе; множество мелких подозрительных фактов, странных поступков, которых он старался не замечать, перешептывания, на которые старался не обращать внимания, – все, вплоть до поведения Фернанды на похоронах младенца, внезапно всплыло в его памяти.

С минуту он тупо смотрел своими блеклыми глазами на мирового судью, затем в изнеможении упал в кресло, пробормотав:

– Подлая шлюха!

– В твоих собственных, да и в наших общих интересах, – заключил Ноэль, и на этот раз в его голосе прозвучали искренние ноты, – самое время положить предел твоему распутству и твоим глупостям.

Люлю пожал плечами. Он слишком страдал и не мог вымолвить ни слова. Он почти признавал правоту Шудлера и готов был согласиться, что заслужил наказание, которому его собирались подвергнуть.

С этой минуты стало ясно, что семейный совет фактически окончен.

Мировой судья спросил:

– Считаете ли вы также, господин Моблан-Ружье, что следует учредить опеку?

– Да-да, разумеется.

– А какого мнения придерживаетесь вы, генерал?

Генерал де Ла Моннери подул на свою розетку.

– О, я нахожу, что это следовало сделать уже лет двадцать назад.

На ковре тлел оброненный Мобланом окурок, и дипломат с презрительной гримасой вытянул ногу, чтобы погасить его.

– Господа, мне остается поставить перед вами последний вопрос, – продолжал судья. – Есть ли у вас какие-либо соображения относительно кандидата в опекуны? Разрешите напомнить, что такого рода назначение входит исключительно в компетенцию суда. Однако суд, как правило, соглашается с мнением семейного совета. Опекуном может быть либо член семьи, если он готов безвозмездно выполнять такие обязанности, либо человек посторонний, нотариус или юрист, скажем, как это было…