Кафка на пляже

– Спасибо.

– Может, вы чем-нибудь конкретно интересуетесь? Книгу какую-то ищете?

Хосино покачал головой:

– Нет пока. То есть нас библиотека интересует. Даже больше, чем книги. Мы мимо проходили, смотрим – дом интересный. Ну и решили заглянуть. Замечательное у вас здание.

Едва заметно улыбнувшись, Осима взял в руки длинный, остро отточенный карандаш.

– К нам многие так заходят.

– Это хорошо, – удовлетворенно заметил Хосино.

– В два часа у нас небольшая экскурсия. Присоединяйтесь, если есть время. Экскурсии по вторникам, после обеда, для желающих. Проводит их директор библиотеки. Она вам обо всем расскажет. О том, как возникла библиотека, и вообще… Сегодня как раз вторник.

– Очень интересно! Ну что, Наката-сан? Пойдем, посмотрим?

Пока Хосино и Осима обменивались через конторку любезностями, Наката мял в руках тирольскую шляпу и рассеяно озирался. Услышав, что его зовут, он будто очнулся:

– Что? Что такое?

– Тут в два часа экскурсия будет. Хочешь библиотеку посмотреть?

– Да-да, Хосино-сан. Спасибо. Наката хочет на экскурсию.

Осима с интересом наблюдал за их разговором. Хотелось бы знать, кем они друг другу доводятся? На родственников не похожи. Что ни говори, весьма странная парочка. И по возрасту, и по внешности. Ничего общего. А старший еще и говорит как-то странно. Что-то в нем такое есть. Хотя – ничего плохого.

– Вы издалека? – поинтересовался Осима.

– Ага. Из Нагой, – быстро отозвался Хосино, не дав Накате открыть рот. Если бы тот ляпнул: «Из Накано», все пошло бы наперекосяк. По телевизору в новостях уже сообщали, что в убийстве, которое произошло в Накано, замешан старичок, похожий на Накату. Хорошо еще фотографию его не показали.

– Неблизко, – сказал Осима.

– Да. Мы через мосты ехали. Такие большие, красивые мосты, – вступил в разговор Наката.

– Точно. Мосты очень большие. Я, правда, пока не разу по ним не ездил, – признался Осима.

– Наката никогда в жизни таких мостов не видел.

– Чтобы их построить, столько времени и денег потратили, – продолжал Осима. – В газетах пишут, у корпорации, которая всем этим хозяйством заведует – мостами, скоростной дорогой, – каждый год дефицит сто миллиардов иен. А покрывают его из наших с вами налогов, между прочим.

– А «сто миллиардов иен» – это сколько? Наката не понимает.

– Честно говоря, я тоже не представляю, – признался Осима. – Стоит количеству превысить какую-то точку, как дальше уже не поймешь, что эти цифры значат. Огромные деньги, короче.

– Большое спасибо, – встрял Хосино, опасаясь, как бы Наката не наговорил лишнего. – Значит, в два надо подойти сюда?

– Совершенно верно. В два часа подходите. Директор вам все покажет.

– А мы пока там почитаем.

Вертя в пальцах карандаш, Осима посмотрел вслед посетителям и вернулся к своей работе.

Покопавшись на полках, они уселись за стол. Хосино выбрал том «Бетховен и его время», а Наката – несколько фотоальбомов о мебели. Он внимательно, как сторожевой пес, осматривал помещение, трогал все вокруг, принюхивался и приглядывался. До двенадцати они просидели в читальном зале одни, так что коситься на странного старичка было некому.

– Отец? – позвал шепотом Хосино.

– Что?

– Я тебя прошу: помалкивай, что ты из Накано сюда явился.

– А почему?

– Ну, это долго объяснять. Просто не говори и все. Так лучше будет. Если узнают, что ты из Накано, другим людям беспокойство может получиться.

– Понятно, – энергично кивнул Наката. – Беспокойство—это нехорошо. Наката про Накано будет молчать, как вы говорите.

– Вот и спасибо, – сказал парень. – Ну как? Нашел эту штуку?

– Нет, Хосино-сан. Пока ничего.

– Но место точно это?

Наката снова кивнул:

– Да. Вчера перед сном Наката долго с камнем разговаривал. Место то самое. Ошибки нет.

– Вот и славно.

Хосино кивнул и вернулся к жизнеописанию Бетховена. Композитор был гордый человек, абсолютно уверенный в своем таланте, и никогда не заискивал перед знатью. Считал, что именно искусство, точное выражение людских эмоций и страстей – самое благородное и заслуживающее уважения занятие, а власть и деньги находятся у него на службе. Вот Гайдн, проживая в доме одного аристократа, ел вместе со слугами. В его времена музыкантов причисляли к прислуге, и Гайдн, человек исключительно искренний и порядочный, церемонной трапезе в обществе аристократов предпочитал компанию прислуги.