Человек из Афин

– Да, многие говорят об этом, – сказал Агенор. – Все говорят.

– Нет, не все! – Перикл по привычке поднял правую руку. – Враги демократии, враги Эфиальта, не могут простить ему этого неистовства и доброты. Они порочили его, порочат и по сей день. А почему? Да потому, что кого-то не устраивает присутствие честных людей в Афинах. Кое-кому хотелось бы мошенничать вволю, без страха перед справедливостью. Эфиальт настигал каждого вора, точно молния небесная. И разил их. Одни боги знают, сколько испытал он мук и трудов, добиваясь справедливости во всех делах.

– И он добился ее? – Агенор сидел ровный, поуспокоившийся. Только звезды по-прежнему горели в его глазах.

– Нет, не добился, – жестко выговорил Перикл. – Ни одному человеку на протяжении отпущенной ему жизни не дано искоренить все зло на земле. Кто думает так, причем думает искренне, тот нагромоздит еще больше зла, тот увеличит насилие, вместо того, чтобы ниспровергнуть несправедливость. Эфиальт делал все, что в силах одного человека. И за это ему слава! Враги не могли простить ему добрых дел на благо Афин. Ты, наверное, знаешь, что подлый наемный убийца по имени Аристодик убил его. Убил из-за угла. Но что от этого выиграли олигархи? Разве сумели они убить демократию в Афинах? Разве наша партия демократов не нашла в себе силы, чтобы идти по пути Эфиальта? Разве ворам разрешено беспрепятственно воровать? Разве воры и мошенники чувствуют себя в Афинах вольготно? Разве нет за ними неусыпной слежки, подобно тому как боги с Олимпа следят за нами денно и нощно?.. Нет, Агенор, ничего не выиграли враги от этого подлого убийства! Я это свидетельствую здесь, на этом месте, и буду свидетельствовать где угодно… Значит, Агенор, этот твой кинжальчик не столь опасен для Афин, как тебе это кажется.

– Может быть, – сказал Агенор. – Я ненавижу тиранов. Я решил посвятить свою жизнь борьбе против них.

– Благородно, это очень благородно! И чем больше молодых людей пойдут в этом направлении – тем лучше.

Агенор облизал языком совсем сухие губы. Его взгляд на мгновение остановился на кинжале, и кинжал этот показался в эту минуту малюсеньким детским кинжальчиком, жалким оружием, пригодным только для потрошения кур…

– Чтобы идти вперед, – сказал Агенор, – надо кое-что уяснить…

– Верно.

– Надо познать то, что видишь.

– Верно.

– И того, кого видишь.

– Тоже верно.

– И понимать все…

– Так, так.

Перикл согласно кивает головой. Он, кажется, ужо видит насквозь этого молодого человека. Словно перед ним египетское стекло, вышедшее из-под рук отличного мастера.

– Я и пришел к тебе, чтобы кое-что уяснить.

– Постараюсь помочь.

– Я не один, – зловеще проговорил Агенор. – Нас много, и все молоды.

– Рад этому.

– Но ты не знаешь, что я скажу.

Перикл скрестил руки на груди;

– Ты уверен?

– Да.

Зопир внес сосуды с вином и водою. Поставил их на стол, покосился на кинжал и вышел.

Перикл сказал:

– Я говорю «да», но это вовсе не означает, что я знаю досконально и знаю все. Если бы это было так – людям не стоило бы встречаться и беседовать. Каждый, сидя у своего очага, понимал бы другого. Все бы знал наперед. И тогда, может быть, не стоило бы вовсе жить.

– Это хорошо, – сказал Агенор. – Я не терплю всезнаек хресмологов.

– Я тоже.

– Есть один философ… Его зовут Сократ. Я часто слушаю его на агоре?. Ты знаешь его?

– Сократа? Он – мой друг.

Агенор помрачнел:

– Сколько же у тебя друзей?

– Много.

– А врагов?

– Соответственно.

– Много, что ли?

– Разумеется.

– И тебе, наверно, трудно?

– Ничуть! Я знаю, чего хочу. Знаю, чего хотят мои друзья. Знаю, чего требуют от меня мои враги. Поэтому мне легко.

Агенор покачал головою:

– А я не верю.

– Мне? Моим словам?

– Да. Тебе, несомненно, трудно, и ты просто притворяешься. Извини за резкость, но это так. Я пришел к тебе объясниться начистоту. От этого зависит моя жизнь. Я не мог попасть к тебе т о г д а, но я попал к тебе – хотя и с трудом – с е й ч а с. Твой раб всячески меня отговаривал от свидания, но я не поддался.

– И хорошо сделал.

– Я призвал на помощь все свое упорство.

– В данном случае это неплохое упорство.

– Как знать! Может быть, ты и возненавидишь меня. И в один прекрасный день, снова получив власть, начнешь преследовать меня. Но предупреждаю: я никого не боюсь!

Молодой человек сжал кулаки и нахмурил брови. А Перикл засмеялся. Ему стало смешно. Этот Агенор был забавен в своем не совсем понятном гневе. Нет, в самом деле, что надо этому молодому человеку от старого, уже вышедшего в отставку – не по своей воле – государственного мужа? Зачем обращается Агенор к тому, кто уже не властен за порогом своего дома?