Невольница любви

— Благослови тебя Бог, дорогая Жасмин, — хриплым от нахлынувших эмоций голосом пробормотала Кат, — но мой возлюбленный Босуэлл похоронен в Неаполе, в саду нашей виллы, и я надеюсь когда-нибудь упокоиться рядом с ним. И в жизни, и в смерти мы будем вместе. Кроме того, мои старые кости привыкли к южному теплу и трудненько будет вынести сырость и холод Шотландии.

— Твоя прабабка, однако, вернулась из теплых краев, — спокойно напомнил герцог.

— Но я не Дженет Лесли, — так же невозмутимо обронила Кат.

В этот момент за окном прогремел пушечный выстрел.

— Похоже, месса наконец завершилась, — сухо заметил граф Карлайл.

— Долгонько пришлось ждать, — вздохнул виконт Кенсингтон. — Неужели эти безмозглые католики в самом деле верят, будто Господь простит им разврат и все смертные прегрешения лишь потому, что они часами простаивают на коленях в церкви? Ну что же, остается надеяться, что маленькая королева, которую мы увезем на родину, окажется столь же плодовитой, как ее старая мамаша.

— Подойдите к окну, — окликнул граф. — Полюбуйтесь на фейерверки! Хорошо, что дождь прекратился!

Они молча наблюдали, как взмывают, а темное небо петарды, взрываясь снопами красных, зеленых, золотистых и голубых искр.

Тем временем французы проследовали в парадный зал дворца, на торжественный обед, куда вскоре пригласили и англичан. Стены огромного зала были украшены привезенными из Лувра шпалерами, столы простирались от одной стены до другой. Король восседал в центре стола, под золотым парчовым балдахином, расшитым лилиями. По правую руку поместили его мать, по левую — сестру, новую английскую королеву. Вторым соседом Генриетты был ее «муж» по доверенности, герцог де Шеврез. Новобрачной прислуживали высокородный дворянин, ее старый друг с самого детства барон Бассомпьер и два маршала Франции.

После торжественного ужина королеву Англии поздравили представители всех парижских гильдий, а швейцарская гвардия показала свою изумительную военную выучку. В одиннадцать часов уставшая Генриетта проследовала обратно в Лувр, но празднества в честь брака, объединившего Англию и Францию, продолжались целую неделю. Балов и банкетов устраивалось столько, что не было никакой возможности посетить все. Но самый роскошный давался королевой-матерью в ее новом великолепном Люксембургском дворце.

И тут во Францию неожиданно прибыл Джордж Вилльерс, герцог Бакингем, во всеуслышание объявивший, что король поручил ему проводить домой новую королеву. Бакингем был высок и на редкость хорош собой. Один взгляд его темных глаз мог растопить сердце любой женщины и заставить ее почувствовать себя единственной и самой желанной в мире. Его жена была бесконечно преданна ему, и хотя Джордж по праву считался волокитой, у леди Вилльерс не было оснований для ревности. Покойный король Яков прозвал герцога Стини, утверждая, что тот как две капли воды похож на Святого Стефана, известного своей неземной красотой.

Французская королева открыто восхищалась англичанином, придворные же возненавидели его с первой встречи, посчитав Вилльерса чванным и надменным. По их мнению, он вел себя высокомернее короля, и они с трудом выносили его присутствие. Жены, однако, не соглашались с мужьями и встречали герцога призывными улыбками, вздыхая по его каштановым кудрям, изящно подстриженным усикам и тонкой эспаньолке. Королева Анна и ее фрейлины всегда были рады обществу герцога. Как-то он вошел в салон, одетый в камзол серебристо-серого шелка, расшитый жемчужинами, которые то и дело отрывались и сыпались на пол. Слуги бросились было собирать их, но герцог небрежным взмахом руки отослал челядь, объяснив, что таких безделушек у него несметное множество. Разрешив слугам оставить драгоценности себе, он еще больше обозлил своих недоброжелателей.

— Вы сделали это нарочно, — упрекнула его герцогиня Гленкирк. — Специально велели пришить жемчуг на живую нитку! Все стараетесь раздразнить бедных французов. Вы им и без того как кость в горле! Что вы за гадкое создание, Стини!

Она обращалась с ним с фамильярностью давней приятельницы. Оба знали друг друга еще с тех пор, как Вилльерс впервые попал ко двору Якова.

Выразительные темные глаза блеснули, элегантно подбритая бровь лукаво поднялась, и Джордж молча усмехнулся, ни словом не ответив на укоры.

Двадцать третьего мая Генриетта в сопровождении пышного эскорта покинула Париж. Бесконечно тянувшаяся кавалькада состояла из кавалеров и дам, отныне принадлежавших к ее двору, многочисленных лакеев, поваров, конюхов, врача, аптекаря, портного, вышивальщиц, парфюмера, часового мастера, одиннадцати музыкантов, дурочки Матюрины и двадцати четырех священников, включая епископа. К ее прискорбию, король Людовик простудился и горло его так воспалилось, что он с трудом говорил. Поэтому, добравшись до Компьена, он распрощался с сестрой и вернулся в Париж, где немедленно велел призвать доктора. В Амьене у Марии Медичи началась лихорадка. Через несколько дней стало ясно, что Генриетте-Марии придется попрощаться с матерью и путешествовать одной. Карл уже слал послание за посланием с требованием немедленно привезти королеву. Наконец кортеж добрался до Булони, где уже ожидали двадцать кораблей, готовых доставить Генриетту и ее спутников в Англию. Оказалось, что многие английские аристократы специально прибыли в Булонь, чтобы приветствовать повелительницу, но хотя та была неизменно вежлива с ними, многие замечали, что она не питает особенно теплых чувств к своим новым придворным. Все они были протестантами, а ее не слишком умные духовные наставники советовали королеве держаться от еретиков как можно дальше. Заботясь о ее душе, они вовсе не думали о том, как важно Генриетте произвести хорошее впечатление на подданных.