Можно и нельзя (сборник)

— Я сам не пью, но работяги хвалят. Пока все живы, никто не отравился.

Влад достал из холодильника картошку в мундире и квашеную капусту.

— Кто это коньяк капустой закусывает? — осудил Костя.

— В капусте витамины. Я всю зиму капусту ем.

Влад ловко почистил картошку, полил капусту подсолнечным маслом. Запахло подсолнухом.

Влад налил Косте в стакан, как работяге.

— А жена где? — поинтересовался Костя.

— В санатории.

— Болеет?

— Почему болеет? Здоровая как лошадь.

— А в санаторий зачем?

— Для профилактики. Чтобы не заболела. За женой тоже надо следить, как за лошадью. Даже больше.

— А ты лошадей любишь? — догадался Костя.

— Я все детство в Туркмении провел. У бабки жил. Меня бабка любила. Хорошее было время.

— Да, — согласился Костя. — Меня тоже бабушка любила.

— Давай выпьем. — Влад налил и себе.

— Ты же не пьешь…

— А что со мной случится?

Костя выпил. В груди разлился целебный жар.

— А твоя бабка была туркменка? — спросил Костя.

— Почему туркменка? Русская. Просто там жила. Во время войны эвакуировались и остались.

Влад достал из холодильника копченое сало.

— Хохлы любят сало, а евреи не едят. И мусульмане не едят, — заметил Костя. — Свинья грязная.

— Свинья умная, — поправил Влад. — И евреи умные. Евреи правильно относятся к женам. Делают что хотят, а о женах заботятся.

— У каждой нации свои приоритеты, — сказал Костя. — Айсоры — лучшие чистильщики ботинок.

— Айсоры — это кто? — не понял Влад.

— Ассирийцы. Помнишь, был такой ассирийский царь?

— Вот за него и выпьем!

Костя выпил полстакана. Он хотел растворить в коньячном спирте свою тоску по Кате и смутный страх, связанный с Азнавуром. Любовь и Смерть — два конца одной палки. А Костя — посредине.

— Если бы у тебя были деньги, что бы ты с ними сделал? — спросил Костя.

— Я бы отдал долги, — мрачно ответил Влад.

— А остальные?

— И остальные отдал.

— У тебя большие долги?

— Я взял под процент. Думал, быстро раскручусь. И не раскрутился. А они включили счетчик. Теперь каждый день накручивается…

— И что делать?

— Откуда я знаю…

— А ты с ними поговори. Объясни.

— Наивный ты человек… Я каждый день живу за свой счет.

— Это как?

— Каждый день — подарок. Ну ладно… — Влад тряхнул головой. — А твоя баба где?

— А что? — насторожился Костя.

— Да ничего… Я видел однажды, как она расчесывает волосы на крыльце…

«Может, дать ему в долг? — подумал Костя. — Влад, конечно, возьмет. И кинет. Не потому, что бандит. А потому, что не сможет вернуть. Это ясно».

— Когда она приезжает, я смотрю в ваше окно. Там свет горит, тени двигаются… — мечтательно проговорил Влад.

Костя выпил еще и прислушался к себе. Бочковой коньяк не только не растворил образ Кати, а, наоборот, сделал его отчетливым. Стереоскопичным. Он увидел Катю — босую на снегу. Она стояла на крыльце и расчесывала волосы.

«Я схожу с ума», — подумал Костя.

Катя стояла перед дачей босая. Она исповедовала учение Порфирия Иванова, обливалась водой и ходила босиком по земле в любую погоду.

Костя не понял, как он оказался перед старухиной дачей? Видимо, он ушел от Влада. А Влад где? Должно быть, остался в своем доме.

— Проходи, — велела Катя.

Костя вошел в дом и включил свет.

— Не надо… — Катя повернула выключатель. — Так лучше…

В окно проникал свет от луны. Катя стояла босая, как колдунья, лесная девушка.

— Ты правда здесь? — проверил Костя.

— Правда.

— А зачем ты приехала?

— К тебе.

— Из-за денег?

— Да…

Косте было все равно, из-за чего она приехала. Если пароход тонет, а человек спасается, то какая разница — что его спасло. Главное — жив.

— Я позвонила Валерке, сказала: приезжай, харчи есть. Он деньги «харчами» называет.

— А Валерка кто?

— Исполнительный директор. Приехал, скинул деньги в целлофановый пакет, как мандарины. Я вдруг так испугалась… Я поняла, что деньги для меня ничего не значат. Вернее, значат гораздо меньше, чем я думала. Любовь главнее бизнеса, главнее любой деятельности вообще. Я так испугалась… Я сказала Валерке: отвези меня на дачу. Он отвез.

— А твоя машина где?

— Она сломалась. Старая. Ей уже пять лет.