Все радости — завтра

Ответ был написан на сияющих мордашках девочек.

— Жаль, что Анна не приехала с вами, — заметила Скай.

— Она не оставит своих мальчиков, — сказала Джоан, — хоть бы они и разрушили дом О'Малли, — Вот поэтому-то я и послала за вами, — объяснила Скай. — Мне бы не хотелось, чтобы вас схватили при этом.

Джоан и Гвинет быстро вписались в семейный распорядок де Савилей, объединившись с их сводной сестрой Виллоу и ее подружками в играх и занятиях.

29 апреля у Скай начались роды.

— Что-то рановато, — заметила Габи. — Но видно, что ребенок уже большой и готов родиться. Иногда природа ошибается.

— Вовсе нет, — заметила Эйбхлин О'Малли, приехавшая со своими племянницами из Ирландии, чтобы помочь очередным родам своей сестры.

Салон в апартаментах Скай и Адама превратили в родильную, и все дамы замка стремились помочь Скай, что, по мнению Эйбхлин, вовсе не было необходимым. Хотя у Скай это был восьмой ребенок, легких родов не ожидалось. Схватки следовали одна за другой. В перерывах Скай нервно ходила по комнате, чувствуя, как по спине под рубашкой течет пот.

— Может, это ложные схватки? — говорила она Эйбхлин. — Все это не похоже на прежние роды.

— Чем же, сестра? — спрашивала Эйбхлин, стараясь не выдать собственного волнения.

— Мне что-то плохо с самого начала, и ребенок не такой подвижный, как обычно.

Эйбхлин облегченно вздохнула:

— Это ведь каждый раз по-разному, Скай. Меня беспокоит, что он что-то медленно выходит. Обычно у тебя получалось быстрее.

Утром Скай проснулась от тяжелых схваток. Прежде чем она успела спустить ноги с постели, у нее отошли воды, затопив всю кровать. Скай была просто в ярости:

— Ну вот, этот королевский ублюдок уже причиняет мне убытки! Господи, если бы его не было!

— Стыдись, сестра! — упрекнула ее Эйбхлин. — Ребенок не может отвечать за отца! Радуйся тому, что муж так тебя любит, что готов вырастить ребенка как своего.

Скай взглянула на сестру, ее голубые глаза расширились от боли.

— Я вовсе к этому не стремилась, Эйбхлин, — прошептала она, — этого нежеланного ребенка я просто ненавижу! Король Наварры использовал меня как подстилку, и я этого никогда не забуду, хотя мне придется разыгрывать любящую мать! Это нечестно, Эйбхлин, так несправедливо, что Адам, лучший человек на свете, не может зачать ребенка из-за какой-то детской лихорадки! А я хочу родить ребенка от него! А не от этого ублюдка — будущего короля Франции!

Эйбхлин, обычно всегда соглашавшаяся со своей младшей сестрой, на этот раз просто положила ей на плечо руку и печально сказала:

— То, что случилось, не изменишь. Нужно смотреть правде в глаза: скоро ты родишь ребенка Генриха Наваррского, а твой муж, который безумно любит тебя, хочет, чтобы этот ребенок стал его ребенком. У тебя нет выбора — ради Адама ты должна полюбить этого ребенка как своего. Это единственное, чего он ждет от тебя, Скай, а ведь он стольким пожертвовал ради тебя! Ради твоей любви он потерял Ланди, ради любви он потерял родину. Из всех твоих мужей он дал тебе больше всех, он отдал тебе все свое сердце. А взамен просит только этого ребенка, который, кстати, должен положить конец распространяемым герцогиней де Беврон слухам. Ребенок вернет ему ощущение мужественности, и ты обязана дать ему это, сестра.

Скай разрыдалась и, всхлипывая, уронила голову на грудь монахини.

— Да, я понимаю, это все правда, Эйбхлин, но мое сердце отказывается принять это. Я знаю, я слишком эгоистична, но я просто не могу, не могу!

— Сможешь, — уверенно сказала Эйбхлин. — Я верю в твое сердце, Скай, оно у тебя доброе и щедрое. — И она ласково погладила сестру по голове.

Скай еще несколько минут рыдала на груди сестры, не в состоянии успокоиться. Ей хотелось быть такой женщиной, как описывала Эйбхлин, ей хотелось сделать Адама счастливым, но каждый раз, когда она вспоминала, каким было зачатие, — кровь закипала от гнева. Перед ней были горящие похотью желтые глаза Генриха Наваррского, шарящие по ее беззащитному, беспомощному телу, она ощущала прикосновения его губ и языка, а больше всего ее мучило то, что он прекрасно понимал, что, отвергая его рассудком, она принимала его телом. Она помнила, как нагло он сообщил ей это, смеясь над ее попытками отвергнуть его. И вся любовь Адама не могла смыть этот страшный стыд, и она не могла превозмочь отвращение, которое будет преследовать ее теперь всю жизнь при виде этого ребенка.