Плененные страстью (Сборник)

— Я нашел, откуда течет молоко при кормлении. Вот эти крошечные ямки на самых кончиках. Мужчина твоей мечты их сосет?

Плоть между бедер Абигейл набухла.

— А ты когда‑нибудь мечтал пососать женщину?

— Да. Сосать, пока она не истечет соками. Дай мне исполнить мою мечту, Абигейл.

Жаркие, жадные, влажные губы накрыли ее грудь.

На самую малую долю мгновения Абигейл потрясение застыла, но тут же задохнулась. Тело, подстегиваемое незнакомыми доселе тянущими, тягучими ощущениями, ожило.

Она не помнила, как ее руки утонули в копне шелковистых, густых, влажных волос. Роберт мгновенно откликнулся, накрыв одной рукой ее ягодицы и прижав другую к ее животу, словно чтобы ощутить, как содрогается ее чрево.

Возможно, так оно и было. Абигейл ни к кому не чувствовала себя столь близкой, как к Роберту, жадно впившемуся в ее груди.

И когда ей в самом деле показалось, что из сосков вот‑вот закапает молоко, черный мир страсти пошатнулся. Сильные руки подхватили ее, так что правая грудь оказалась между их телами, и Абигейл очутилась на кровати, утопая головой в мягкой подушке, ощущая спиной колючий холодок покрывала.

— Нектар, Абигейл.

Теплые длинные пальцы нырнули в пещерку между ее бедер.

— Как я и обещал, ты им истекаешь. Интересно, во время своих фантазий ты ласкаешь себя… там?

Озноб прошел по телу Абигейл.

— Конечно, нет.

— Наш договор, леди.

Палец обвел каждую складку мягкой плоти между ее бедер, презрев скромность, преодолевая сопротивление.

— Я хочу проникнуть в каждую твою эротическую мысль, знать каждое прикосновение.

Абигейл зажмурилась.

Он сказал — все.

И она согласилась. Но Роберт оказался слишком настойчивым, и она не понимала, нравится ли ей это. Так поступал человек ее мечты, только сейчас она столкнулась с реальностью.

Она действительно была влажной. Открытой его ласкам, и ничего не оставалось делать, кроме как наслаждаться. И копить драгоценные воспоминания.

— Нет, — подтвердила она. — Никогда.

— А человек твоей мечты?

— О да. Сколько раз!

— Он проникал в тебя двумя пальцами? Тремя?

Абигейл зажмурилась еще сильнее, отсекая черный силуэт, не имевший ничего общего с фантазией.

— Тремя. А ты мечтал окунуть пальцы в женское лоно?

— Сколько раз!

Его пальцы шевелились и шевелились у самых врат ее вожделения, собирая влагу, исторгая жар.

Она слышала собственные всхлипы, перекрывающие шум бури… или это, дыхание у нее такое неровное?

— А сколько пальцев ты кладешь в нее?

— Пять. Весь кулак. Как можно глубже.

Глаза Абигейл широко распахнулись при воспоминании о длине его пальцев, освещенных пламенем свечи. При воспоминании о величине его ладоней, зажатых между ее руками.

— Это… но это, конечно, невозможно!

— Наверное, особенно с девственницей. Наверное, после того, как женщина родит ребенка… или двоих… Ты слишком мала… внизу.

Абигейл невольно сжалась, ощущая, как усиливается давление.

— Лежи спокойно. Я добрался до твоей девственной перегородки, ты туга, как барабан. Кажется невероятным, что ты можешь принять… вберешь мой палец, Абигейл.

Абигейл вобрала всю обжигающую длину. И громко вскрикнула, добавив свой голос к вою дождя и ветра.

Какое бесцеремонное вторжение! Словно его тело стало частью ее.

В книгах и мечтах всего этого не было. И быть не могло.

Кровать заколыхалась. Абигейл невольно подняла ноги, чтобы удержаться на месте, втягивая палец еще глубже. Низ живота словно опалило огнем.

— Поговори со мной о своих ощущениях. Что ты чувствуешь, когда мужской палец тебя ласкает?

Абигейл откинула голову, сосредоточившись на эмоциях, терзавших ее тело, стараясь не видеть нависшего над ней темного силуэта.

— Жар. Твой палец словно обжигает меня. Словно открывает. И растягивает.

— Недостаточно растягивает. Именно это ты чувствуешь, когда человек твоей мечты проникает в тебя пальцами?

— Нет.

О нет.

Реальность происходящего не имела ничего общего с фантазией.

Жар и холод, жесткие складки сбившегося под ней покрывала, твердость костяшки, впившейся в нежные складки.

— Попробуй вобрать второй палец, Абигейл. Ощущение наполненности, не имеющее ничего общего с мечтами, вдруг превратилось в болезненное вторжение.