113  

— Неплохая, — согласился я. — Только после “Good Vibrations” у “Бич Бойз” тоже было много хорошего. Такого, что стоит послушать. “20/20”, к примеру. Или “Wild Honey”, или “Holland”, или “Surf’s Up” — очень неплохие альбомы.[47] Мне нравятся. Понятно, что не такие… блистательные, как сначала. Отличные вещи с ерундой вперемешку. Но сила воли у ребят еще оставалась, это точно. Хотя у Брайана Уилсона, конечно, крыша съезжала понемногу, и для группы он уже почти ни черта не делал. Но у всех остальных было дикое желание объединиться и выжить, несмотря ни на что, — это чувствовалось хорошо. Вот только времена сменились, они опоздали. Тут ты прав… Но все равно неплохо.

— Ну, теперь послушаю, — сказал Готанда.

— Да тебе не понравится! — улыбнулся я.

Он вставил кассету в магнитофон, нажал кнопку. Заиграла “Fun, Fun, Fun”. С полминуты Готанда тихонько насвистывал мелодию.

— С ума сойти, — сказал он наконец. — Ты только представь. С тех пор, как эта музыка была популярной, прошло двадцать лет!

— А слушается, как вчера… — кивнул я.

Несколько секунд он озадаченно смотрел на меня. Потом широко улыбнулся:

— Мудреные у тебя шутки — не сразу и поймешь, — сказал он.

— А никто и не понимает, — кивнул я. — Большинство народу мои шутки зачем-то принимает всерьез. Ужасный мир! И не пошутить в свое удовольствие…

— Ну, твои-то шутки всяко лучше, чем шутки этого мира. В этом мире самая качественная шутка — подложить соседу в тарелку собачье дерьмо из пластмассы. Вот тогда все животы надорвут…

— А еще качественнее — настоящее класть. Чтобы все сразу со смеху передохли.

— И не говори…

Какое-то время мы молча слушали “Бич Бойз”. Старые невинные песенки — “California Girls”, “409”, “Catch a Wave” и прочее в том же духе. Пошел мелкий дождик. Я то и дело включал дворники, потом выключал, а чуть погодя включал снова. Такой вот был дождик — легкая весенняя морось.

— Что ты помнишь из школьных лет? — спросил Готанда.

— Непреходящее чувство бессилия и собственной убогости, — ответил я.

— А еще?

Я задумался на пару секунд.

— Как ты зажигаешь газовую горелку на уроке естествознания.

— Чего это ты опять? — удивился он.

— Да понимаешь… Уж очень элегантно это у тебя выходило. Ты даже горелку зажигал так, словно совершал некий подвиг, который войдет в анналы Истории.

— Ну, это ты загнул! — рассмеялся он. — Хотя я понимаю, на что ты намекаешь. Дескать, я… показушный был чересчур, да? Знаю, мне об этом не раз говорили. Когда-то я даже обижался на такие слова. Сам-то я ничего напоказ не делал! Просто так получалось. Само по себе. Помню, с детства все только на меня и глазели. Я притягивал к себе внимание, точно магнитом каким-то. И все, конечно, откладывалось у меня в голове. Что бы ни делал — все выглядело чуть-чуть театрально. Эта чертова театральность прилипла ко мне на всю жизнь. Все время как на сцене. И когда актером стал, как гора с плеч свалилась. Теперь я мог честно играть, ничего не стесняясь! — Он сцепил на колене пальцы, уставился на них и просидел так несколько секунд. — Но ты не думай, я не такой уж негодяй. В душе я вовсе не лицемер. Тоже искренний, тоже ранимый. И в маске с утра до вечера не хожу…

— Да конечно, упаси бог! — сказал я. — Я не к тому сказал. Я всего лишь имел в виду, что ты шикарно зажигал газовую горелку, вот и все. С удовольствием посмотрел бы еще раз.

Он рассмеялся, снял очки и элегантно протер стекла носовым платком. Полный шарман…

— Ну хорошо, устроим это как-нибудь, — сказал он. — Я найду горелку и спички.

— А я подушку притащу. На случай обморока от восторга, — добавил я.

— Отличная мысль! — хохотнул он, надевая очки. А затем протянул руку и убавил громкость. — Если ты не против, давай поговорим об этом человеке, который умер…

— Мэй, — сказал я, глядя вперед сквозь мелькающий дворник. — Ее больше нет. Убили. Задушили чулком в отеле на Акасака. Убийца не найден.

Готанда воззрился на меня пустыми, невидящими глазами. Лишь через несколько секунд до него дошло. И тогда в его лице что-то дрогнуло и надломилось. Так ломается оконная рама от толчка при сильном землетрясении. Боковым зрением я наблюдал за переменами в его лице. Похоже, он был действительно в шоке.

— Когда? — спросил он.

Я назвал ему дату. Он помолчал, собираясь с мыслями.

— Кошмар, — произнес он наконец. И покачал головой. — Слишком бессмысленно и жестоко. Она же ничего плохого не делала. Отличная девчонка была. Да и вообще… — Он запнулся и снова покачал головой.


  113  
×
×