Дэнс, дэнс, дэнс

Кто-то снаружи зовет меня.

Гудок поезда?

“Нет! Неправильно! Не угадал!..” — радостно вопят чайки.

Похоже, мой шар собираются накалить на огромной газовой горелке. Именно такие звуки я слышу…

“Опять неправильно! Думай дальше!” — кричат чайки в унисон, как хор в древнегреческой трагедии.

“Да это же телефон!” — осеняет меня.

Но чайки молчат. Никто больше не отвечает мне. Куда исчезли все чайки? Я нашарил телефон у подушки и снял трубку:

— Слушаю.

Долгий гудок — вот и все, что я там услышал. Дз-з-з-з-з! — продолжало раздаваться по всему номеру.

Звонят в дверь! Кто-то стоит в коридоре и давит на кнопку звонка. Дз-з-з-з.

— Звонят в дверь, — произнес я вслух.

Но чайки куда-то исчезли, и никто не похвалил меня за догадливость.

Дз-з-з-з-з.

Завернувшись в банный халат, я подошел к двери и открыл, не спрашивая.

Как и в прошлый раз, она бесшумной тенью скользнула в дверь — и тут же заперла ее изнутри.

Голова моя просто раскалывалась — в том месте, по которому шарахнула Пепельная Обезьяна. “Вот дура, не могла ударить чуть послабее?” — ругнулся я. Кошмарная боль. Будто дырку мне там пробили.

Она оглядела мой халат, потом лицо. И озабоченно сдвинула брови:

— А почему ты в постели валяешься в три часа дня? — спросила она.

— В три часа дня… — повторил я за ней. Я и сам уже не помнил, почему. И действительно, чего это я?.. — спросил я себя.

— Ты, вообще, когда спать вчера лег?

Я задумался. Вернее, очень сильно постарался задуматься. Но не думалось, хоть убей.

— Ладно, не ломай голову, — великодушно махнула она рукой. И, сев на диван, посмотрела на меня в упор: — Ну и видок у тебя…

— Представляю, — сказал я.

— Белый, как стенка, и лицо все опухло… Да у тебя температура, наверно? Ты в порядке?

— В порядке. Высплюсь как следует — все само пройдет. Не волнуйся, ничем я не болен… У тебя перерыв?

— Ага. Вот, пришла полюбоваться на твою физиономию. Чисто из любопытства. Но если мешаю — я уйду…

— Не мешаешь, — сказал я и сел на кровать. — Я, правда, спать хочу — умираю, но ты мне совсем не мешаешь.

— И ты не будешь со мной ничего… странного делать?

— Нет, я не буду с тобой ничего странного делать.

— Все так говорят, а потом делают.

— Все, может, и делают, а я — не буду, — сказал я.

Она о чем-то задумалась — и, как бы проверяя себя лишний раз, легонько поправила пальчиком дужку очков.

— Ну, может быть. Ты и правда немного… не такой, как все, — сказала она.

— И к тому же слишком сонный, чтобы что-нибудь делать, — добавил я.

Она встала, сняла голубой жакет и, как вчера, повесила его на спинку стула. Но на этот раз не присела рядом, а отошла к окну и стала разглядывать пепельно-серые облака. Видимо, потому, что я был в одном халате, а моя физиономия смотрелась и впрямь ужаснее некуда. Что ж, ничего не поделаешь. У меня тоже могут быть свои обстоятельства. Да и, в конце концов, хорошо выглядеть в чьих-то глазах — не главная цель моей жизни.

— Знаешь, — сказал я. — Я, по-моему, уже говорил… Мне все кажется, что мы с тобой в чем-то неуловимо пересекаемся.

— Вот как? — произнесла она безо всякого выражения. Замолчала на полминуты, не меньше. И только потом спросила:

— В чем, например?

— Ну, например… — начал было я. Но проклятая голова не работала совершенно. Ничего конкретного не вспоминалось. Ни слова на ум не приходило. Просто казалось, что это так. Что мы с нею действительно в чем-то пересекаемся. “В чем же именно?” — копался я в себе. Но не нашел ничего подходящего — ни для “например”, ни для “вот хотя бы”. Я просто чувствовал это — и все.

— Н-не знаю, — выдавил я наконец. — Нужно еще немного подумать. Разложить по-порядку. И проверить, так это или нет…

— Просто с ума сойти, — сказала она, не отворачиваясь от окна. Без насмешки — но и без особого интереса.

Я забрался в постель и, откинувшись на подушку, стал разглядывать ее фигурку у окна. Белая блузка без единой морщинки. Темно-синяя юбка в обтяжку. Стройные ноги в тонких чулках. Все это теперь тоже сделалось пепельным. И от этого она смотрелась как на старинной фотографии. Разглядывать ее было очень здорово. Я подключаюсь к ней. Я возбуждаюсь от нее. Великолепное ощущение. В три часа дня, в полуобморочном полусне — эрекция под пепельно-серым небом…