Красное колесо. Узел III. Март Семнадцатого. Том 3

А Союз республиканцев обсуждал такие важные вопросы, как отменить марки на письмах в Действующую армию. И – до конца отменить всякую военную цензуру.

Тут ещё вышел на сцену приветствовать собрание картинный казак Караулов. Потом встречали овацией и «ура» взошедшего на сцену сдержанного сухого генерала Корнилова.

Саша ждал – что особенного скажет генерал? Но Корнилов всего лишь сообщил об аресте царской семьи (Саша мог бы сказать дальше и больше) – и эти недавние все монархисты выслушивали с деланно-одобрительным видом. И повторял, что и все повторяют: что возврата к прошлому нет. (Под мундирами, под портупеями ещё у некоторых тут билось надеждой на прошлое?) И призывал офицерство работать на успокоение страны.

Да не от них это зависело.

А вчера было второе собрание Совета офицерских депутатов – в том же зале, и Саша ещё раз сходил на Литейный. Украсил заседание в этот раз – Чхеидзе. Восторгу офицеров не было конца! Вынесли лысого из зала на руках. Но Ленартович, потеревшись несколько дней в Таврическом, знал, что ничего Чхеидзе не решает и ничего не ведёт.

Нет, Совет офицерских депутатов был пустота без опоры.

Что-то затормошился Саша. Устал. Так внезапно для себя, и так на первых днях успешно двинувшись.

Да чёрт побери, не военная же карьера была ему нужна! И не потому он хотел выдвинуться, чтобы отличиться и все бы шали его (ну, немножко и это), а подошёл момент его жизни – наивысше проявиться! Надо было быстрее и точно найти себе и правильное место, и правильное направление усилий.

Нет, не офицерское звание пригодится ему, это ошибка. Хоть бы и не было его от начала. А у него – опора уверенная, это он знал. Но что-то перестал точно ощущать её ногой.

Вот хоть война. Все офицерские заседания в общем были: за победоносную войну. Если ты офицер-республиканец, то получается: уже не только за республику, но и за войну? И многие резолюции целых воинских частей – уже революционных, уже с выборными комитетами, печатались всё так же: за победу. Но Саша Ленартович как был от начала против этой грабительской войны, так не мог перемениться и от революции: непонятно, почему революция так меняла соотношение, что надо было стать за войну?

Победа - нужна! – но тут, внутри, над реакцией, над контрреволюцией. А чем уж так мешал Вильгельм? Расписывали в газетах про него басни, что он хочет посадить на престол Николая, – да никогда! Его враг в такой войне – зачем бы ему Николай?

Честно, откровенно говорили о войне только большевики и межрайонцы.

Может быть и правильней было – выбирать себе партию , это и есть опора. (И тётя Агнесса не уставала твердить ему в короткие домашние часы, что только партия делает человека завершённым. Да она имела в виду затянуть его не в ту партию.)

Эти дни дом превратился в сон – буквально в пересып и короткие получасы до сна и после сна, чтобы поесть, умыться и сонно послушать тётушек или Веронику. Он слышал их – но не вникал, сжигаемый своим.

А с субботы на воскресенье пришёл разбитый, разочарованный, и как в первый раз слушал домашних, перестав ощущать перед ними превосходство.

Тётушки горячо несли своё, сбивчиво спорили. Модная тема у них была: идёт или не идёт наша революция по нотам Великой Французской, какие черты уже похожи, какие ещё нет. Так же грозило иноземное нашествие в защиту павшего короля. Так же был поначалу доверчив и добродушен народ. Но – что у нас может сравниться со славным, грозным Конвентом? Но – главная непохожесть, по тёте Агнессе: Французская революция потом разрубила гордиев узел старой власти и старых классов – святою гильотиной. А наша – не решается, и не решится, и в своём прекраснодушии попадёт в двусмысленное опасное положение. Однако в том и смысл революции, что кроме неё бывает невозможно ничем расчистить завала. Все учреждения – прогнили, вся государственная машина не годится для республиканского строя, – а Временное правительство, видно, хочет ограничиться малым ремонтом.

Тётя Агнесса много над этим думала, мысли у неё были выношенные, и она не жалела красноречия убедить племянника.

– Революции с их великими общими идеями всегда разбивались об ограниченный рассудок обывателя. Великая Французская победила потому, что отбросила в сторону практический рассудок. Якобинцы лучше угадали, что должно осуществиться, – а не жирондисты с их государственной мудростью. И не наши кадеты.