Красное колесо. Узел III. Март Семнадцатого. Том 3

Странная жизнь.

В буфете 1-2 класса обычный белоснежный повар в халате и колпаке хлопотал у стойки, возглавленной грандиозным самоваром. И, как обычно, в мельхиоровых блюдах на синеватом огне спиртовок подогревались дежурные кушанья. И в обход искусственных пальм на белоснежные скатерти столов разносились пассажирам на подносах тарелки и чай. Однако и в этом зале наступила чужеродная настороженность: от набравшихся сюда солдат, никак не пассажиров 1-2 класса, однако некому теперь было не впустить их или их отсюда вывести, и только явно сторожились буфетские, как бы эти солдаты да не взяли со стойки, не платя, – тоже помешать им некому.

Но: разве эти солдаты не умирают вместе с нами за Россию? Да они-то и умирают! За что же мы их держим каким-то неразрешённым сортом, не допускаемым в чистые места? Ярослав двоился.

За одним из столиков одиноко завтракал поручик. А против него присел, развалясь, с несомненным вызовом – «вот, сгони меня!» – солдат. Он ничего не ел, и сидел не как принято за столом, а разваленной позой, вытянутой ногою вбок, – нахально поглядывал на поручика и лускал семячки – на пол, но иногда попадая и на скатерть, на свой угол стола.

А поручик? Продолжал есть – и не показывая, чтобы поспешно. И так шёл между поручиком и солдатом беззвучный поединок.

Ярослав представил себя в положении этого поручика – и похолодел: а что, правда, делать? Встать и уйти – бегство. Продолжать есть, не замечая, – унижение. Строго крикнуть – вряд ли поможет, после всех возглашённых газетами солдатских вольностей. Применить силу? – ввяжешься в унижение хуже.

Ничего и не придумаешь.

Ярослав ли не тянулся к этим нашим мужичкам! Ярослав ли не был сочувствен к младшему брату, слиянен с ним! Да у себя в роте, у себя в батальоне он никогда б такого не встретил: солдаты приёмисты были к нему, солдаты его любили! Но вот так сейчас, без своих, оказаться на отлёте?

Не без опаски он занял место за столом. И ел быстро.

Ярослав ли не любил народа! А чем же он ещё жил? Офицерская должность и за три года нисколько не вскружила ему голову. Но всё же сейчас он понял: это правильное было распоряжение не пускать солдат в буфет 1-го класса. И не разрешать им курить в общественных местах. И требовать с них отдания чести.

В чём сила армии – в том, вероятно, её и слабость. Она несравненно сильна беспрекословностью подчинения. Но если офицеров перестают слушаться, то разваливается хуже, чем у штатских.

По второму звонку Ярослав вскочил в свой жёлтый второклассный вагон, когда хмурый проводник – чёрная застёгнутая куртка, брюки в сапоги, даже более военный, чем эти развязные солдаты, – доругивался с двумя из них и не пускал, а всё-таки те впёрлись в неположенный вагон.

О, да тут уже и в коридоре стояли солдаты, куря, а двое сидели на полу, загораживая проход, – и как-то надо было протесниться через них, не обидя и не унизя.

О, да и в самом купе уже были они! Как раз на диван сестры, на пустое место, и сели двое, и один напротив,- расставили колени, руки опёрли, и задевали сестру, ухаживали. Как раз место Ярослава и заняли. И как было теперь их сгонять? И неловко, и не знаешь – уйдут ли.

Наташа быстрыми глазами увидела его – но не пригласила. Уже подтолкнутая к углу, к окну, – она, однако, уверенно справлялась с положением сама. Откуда у этой дворянской девушки была такая простота? – весело разговаривала с солдатами и угощала их конфетами.

Соседний господин, куда весь его англоманский гонор, засадил дочку за себя, вглубь к окну, собою загораживал её, но не мужской силой выглядел, а жалко, с осунувшимся по шее крахмальным воротничком, ошейником бессилия.

Но не сильней оказывался и поручик Харитонов. Стоял в коридоре против открытой двери.

И – что же нужно было делать? Над их вагоном, над их поездом, надо всеми железными дорогами, надо всей Россией была как будто кем-то прочтена разрешительная противо-молитва – не от грехов, но ко грехам, отпущенье делать худое и запрет защищаться.

Солдаты всё подталкивались к сестре, она всё тараторила и задабривала их, ещё достала угощение, – а Ярославу послала взглядом не только не призыв о помощи, но успокаивающий знак не вмешиваться.

Тогда сосед положил ей ногу на колено. Она так же запросто сняла его ногу, не рассердясь, не закричав.

Ярослав не мог на это смотреть, обожгло его! Но что делать? Это было бессилие, какое может опеленать во сне, когда хочешь защититься, ударить – и не можешь. Он – не мог применить оружие, и бесполезно кричать команду, а что ж? – уговаривать тоже?