Красное колесо. Узел III. Март Семнадцатого. Том 3

А потом – какой-то солдат, но с правильными мозгами:

– Неужели вечно будет вражда между народами? Вас будут призывать к победе, а тут, в тылу, восстанут тёмные силы! Окончим кровавую бойню, где бедняки схватили друг друга за горло. Неужели народы не поймут, о чём мы говорим? Да только поднимем клич – и все нас послушают.

А под конец вывихнулся:

– Но если нас не услышат – вот тогда мы не дадим себя поработить.

Потом – социал-демократ, но выказывая наружу всю бесконечную путаность вопроса:

– Мы, демократия, не можем идти за Милюковым, которому нужны Дарданеллы. Мы – за мир без аннексий и контрибуций, самоопределение народов. Враги у нас не на фронте, а в тылу. Но пусть немцы сперва свергнут Вильгельма. Что значит окончить войну? Это не значит побросать ружья. Надо прежде выработать условия.

Новые страдания. Так и знал Гиммер, что чем больше будет ораторов, тем больше запутают великий вопрос. Не надо бы и по пять минут им давать, – по две. (А тут уже кричали, что по пять – мало!)

И эта высшая формулировка об аннексиях и контрибуциях у всех на устах – а не дали вставить в Манифест, вот стыд, там только – против захватной политики.

Тут снова выпустили дурака:

– Мы завоевали свободу, но на этом флаге должно быть написано – победа! Кто ручается, что на наши шеи не возложат контрибуцию? Мы должны дать заявление германскому пролетариату – и посмотреть, свергнет ли он Вильгельма.

И ещё дурака:

– А не поймёт ли германец наш глас как показатель нашей слабости? Если будет удар по нашей свободе, то не с тыла, а в лицо. Нам надо бояться германца!

И Авилов, из «Известий», расхрабрился:

– Товарищи-братья, через штыки мы кликнем клич по Европе: настал конец владычества деспотов! Сбрасывайте свои правительства!

Наконец Чхеидзе кончил эту чехарду и взял слово сам. Но разве и он мог проникнуть в изгибистую структуру Манифеста? Он тоже мог только опошлять и огрублять: своими незаконными комментариями, не утверждёнными голосованием Исполнительного Комитета.

– Русский народ сделал Россию свободной и частью культурного мира. Все народы смотрят на нас. А раньше нас называли жандармом. Наше предложение – не прекраснодушие, не мечта. Ведь обращаясь к немцам, мы не выпускаем из рук винтовки. Мы предлагаем немцам подражать нам и свергнуть Вильгельма.

Каша какая-то, одна фраза противоречит другой, ничего за собой не слышит!

– А в ожидании что же нам – плевать в потолок? Если Вильгельм помазанник божий – так смазать его! – (Зароготали в зале.) – Немцам мы скажем – потрудитесь походить на нас! А если немцы не обратят внимания – мы будем бороться за нашу свободу до последней капли крови. Мы с оружием в руках будем продолжать войну, чтоб оборонять свободу!

Что лепит! Ну что лепит! Всё испортил!

Собачьей лапой развалили такую тончайшую конструкцию! Какое несчастье, что опоздал!

603

Разгоралась по Петербургу буржуазная травля «Правды» – что большевики все прослоены провокаторами и ещё неизвестно чьими агентами. А в самой «Правде», между тем, сильно поменялось, Шляпников и разобрать не успел: он радушно просил приезжих сибирцев писать в «Правду» – они и написали. Вклинили в газету каждый по статье – и сразу нарушили её установку: потребовали поставить свои подписи. До сих пор всё печаталось без фамилий – разве важно, кто именно пишет? – без фамилий статьи и вся «Правда» приобретали грозную беспрекословность, как будто катится беспощадный каток революции: только так! и разбегайся, раздавим! А подписи – сразу делали газету трибуной частных мнений, которые и оспаривать не запрещено. Ольминский как старый газетчик – ставь и его фамилию. И Бонч полез за сибирцами – ставь и его.

Ну, Сталин ничего вздорного не написал и никаких претензий не выпячивал, вся статья его была – укреплять Советы. (Хотя: почему Советы, а не свою отдельную партию?)

И Муранов, в позиции защитника «Правды» от травли, говорил в общем правильные вещи: не верить подобревшим фабрикантам, не верить генералам, служившим трону. Но вся статья была не для этого, а: пролетариат знает, под чьим контролем «Правда» издавалась, издаётся и будет издаваться, – правдистов, членов Государственной Думы, и всех пятерых по именам, себя тоже. Позвали гостем – а он уже и ноги на стол. И дальше совсем с потолка: хотя все помнили, что большевицкая думская фракция была сослана за антивоенную позицию, Муранов писал теперь вполне бессовестно: «они пошли в ссылку за то, что в самом начале войны провозгласили революционную борьбу за свержение старого строя и за демократическую республику». После совершившейся революции это, конечно, неплохо звучало.