Красное колесо. Узел III. Март Семнадцатого. Том 3

Всё дельно! И ещё неизвестно, что б он напредлагал, у него-таки был kopf на плечах, и говорил он увлекательно, и уже очевидно было предрешено его участие в Исполкоме, – но давлением приехавших делегаций его пока остановили.

А делегаций пёрла – чёртова вереница. Какие-то жалобы на самовольно захваченные партиями помещения в Петрограде, и стали решать вопрос о захвате помещений.

А делегаты какой-то маршевой (но остановившейся в своём марше) роты из Ельца приехали жаловаться, что генерал Эверт издал приказ солдатам не заниматься политикой, – и смеялись тут за столом, что уже и Эверта того давно сняли, и приказа такого не было, – а елецкие делегаты радовались, что с ними разговаривают, и просили ещё, ещё объяснять.

А делегаты казанского Совета депутатов пришли доложить, почему и как они сместили и арестовали своего командующего Округом, – и искали поддержки петроградского Совета, чтоб не уступать перед военным министром.

(А какой-то очередной полк или батальон и сию минуту входил в Таврический, отдавалась тряска и гул по полу, если не по стенам. Началось по второму разу это круговое сумасшествие – паломничество всех полков гарнизона зачем-то в Таврический дворец. Понятен был энтузиазм первых дней революции, но зачем сейчас – опять мусор, грязь, нигде не протиснуться, и ещё уборные надо оберегать от наплыва нечистоплотных гостей.)

И: собрать съезд Исполнительных Комитетов Советов сорока городов России, – надо укреплять свою всероссийскую власть.

И опять же с похоронами жертв: план похоронной процессии для послезавтра всё недостаточно разработан. И могилы не готовы. Так отложить похороны до 23 марта, благо трупы по морозу терпят и месяц.

Но после того как Лурье уже утвердился, Гиммер не очень внимательно следил за происходящим. Он развернул на столе перед собою «Известия» на всю широту окрылённого Манифеста – и озирал его, и впитывал, и перечитывал, и снова любовался. Ему, с его слабым горлом не могшему прокричать речь с крыльца Таврического, – удалось-таки крикнуть на весь мир. И теперь наступят неисчислимые исторические последствия. До пролетариата всех европейских стран донесётся его чарующее революционное слово – и преобразится сознание всех, и преобразится вся война, и западные рабочие крикнут помимо своих правительств, и революционное эхо докатится обратным гулом к потрясённым стенам Таврического дворца.

На столе лежало колечко из красной резины. Гиммер возбуждённо-рассеянно раскручивал, раскручивал его на карандаше. Оно кружилось, как пропеллер аэроплана.

Вытягивалось, расширялось, откуда брался такой охват?

И мелькало как сплошное, красное.

ДОКУМЕНТЫ – 29

15 марта

ГЕНЕРАЛ ПАЛИЦЫН (русский военный представитель во Франции) –

ГЕНЕРАЛУ АЛЕКСЕЕВУ

Ответ французского Главнокомандующего:

«В настоящее время невозможно внести какие-либо изменения в операции и подготовку к атаке, она уже в ходу. Я прошу поэтому, чтобы русская армия, согласно постановлениям конференции в Шантильи… В интересах операции коалиции и принимая во внимание общее духовное состояние русской армии, лучшим решением был бы возможно скорый переход этой армии к наступательным действиям»…

Генераль Нивель верит в содействие нашей армии, как бы трудны ни были условия исполнения.

606

Союзники считают, что наша армия возродится, если мы перейдём в наступление?… Пусть не видят своими глазами, но удивительно, как военные люди могут такого не понимать.

Или уж только: выложись и отдай, а с вами – что будет, то будет?…

Англичане сегодня же настойчиво запросили: английские планы действий в Месопотамии и Сирии опираются на раннее и решительное наступление всех русских войск в Азиатской Турции, – так как будет с ним?

Хотя генералу Алексееву уже всё стало ясно, но не хотел взять на себя бремя окончательного отказа. А – переспросить всех своих главнокомандующих. Разослал.

Из главнокомандующих кто уже отчётливо осознал положение, это Рузский: в спину Северному фронту развал ударил быстрей и сильней всего. Но Рузский перешагнул сразу и в панику, прося четырёх добавочных корпусов. От кого же их взять? Алексеев был возмущён, и сам подсчитал всё до батальона. И теперь писал Рузскому: «Только ваш единственный фронт имеет двойное превосходство над противником – 505 батальонов против 250.» И к тому же – никаких данных, чтоб удар противника был направлен против Петрограда.