Красное колесо. Узел III. Март Семнадцатого. Том 3

– Женщины? – встрепенулась Коллонтай. – Кто?

Полубояринова, издательница «Русского знамени». И жена Сухомлинова. И две дочери Распутина.

– Я хочу их видеть!

– А сегодня захватили, привезли начальника петроградского охранного отделения.

– Хочу их видеть! Всех! Как это устроить, товарищи? – загорелась Коллонтай от ощущения неповторимости, пропустишь такой миг, всю жизнь потом будешь жалеть.

Формально нужно было разрешение министра юстиции, но, конечно, по знакомству можно быстрей и проще. Пошёл Гиммер попросить прапорщика Знаменского, трудовика.

И повели Александру Коллонтай – большевичку и эмигрантку – специальным коридором, когда-то построенным, чтобы члены правительства шествовали из зала заседания отдохнуть в свой павильон, коридором с остеклёнными стенами, впрочем под вечерние шторы, чтоб охранить от выстрела террориста, – повели, и мимо часового с винтовкой ввели в запретную нутрь, уже довольно потрёпанную, уже три недели как плохо убранную тюрьму, – и всё же каждый шаг Коллонтай был её торжеством, ликованием, звоном в ушах: могли мы, социал-демократы, думать дожить до такого? Шла – и чувствовала трепетание в себе общественной страсти. Она ярче торжествовала над такой женщиной из враждебного класса, чем прежняя бы женщина торжествовала над соперницей.

– А начальника Охранки – тоже покажите!

– Хорошо. Пока вот здесь – Полубояринова. Только она очень строптивая, всё время бушует и требует.

И Коллонтай – вошла в комнату, соразмеряя, вся чувствуя свой победный торжественный шаг и своё синее платье, свою закинутую голову, с небольшого роста, понимая, что представляется этой арестантке – вершительницей её судьбы? ангелом Революции?

Полубояринова встала от книги, от маленького стола, она такого ж роста была, как и Коллонтай, – но ни тени схожей красоты, ни изящества в платьи, чернокудрая твёрдая мещанка. И не заискивала ничуть, – а сразу так и приняла с ненавистью – и ещё шагнула навстречу.

В двух шагах друг против друга они остановились.

И перед этим упёртым взглядом – никак не меньшей силы, чем свой, а с большей яростью, – Коллонтай вдруг потеряла ощущение великого мига. Она, оказывается, не приготовила фразы – ни язвительной, ни унизительной, ни игровой, – она шла уверенная, что свободно будет владеть положением.

Такой упёртой силы ненависти она не помнила, чтобы встречала.

Прямыми глазами они смотрели, ничего не смягчая, – и Полубояринова кликнула резким бранным голосом:

– Ну, что пришла, потаскуха? Кто такая?

633'' (по социалистической печати, с 15 марта)

О КОНТРРЕВОЛЮЦИОННЫХ ПРОИСКАХ. Генералы-мятежники, сосредоточившиеся в Ставке… Приказы Алексеева… Радко-Дмитриева… Драгомирова, не дозволяющего солдатам ездить в Петроград… Генерал Иванов после неудавшегося похода на революционный Петроград мог гулять в Ставке на свободе, его арестовали только в Киеве… Обосновался в Ставке и разжалованный Николай Николаевич… Призываем всех революционных солдат и офицеров зорко следить за кознями сторонников старого режима.

СВОБОДА ПОЛЬШИ. Полтора века кровавый род Романовых угнетал эту прекрасную, вечно юную страну. Наёмные убийцы, цари из рода Романовых… Народ-страдалец, вечно погружённый в конспирации, он всегда точил меч, чтобы снести голову петербургскому тирану… Теперь, когда удалось свалить правящую шайку… Нашему поколению выпадает великое счастье расплатиться за неистовства царской власти. Пусть все и каждый, везде и всюду, ведут одну и ту же пропаганду: восстание во всех трёх частях Польши! Нет лучше времени, нет лучше момента, как теперь зажечь святой огонь повстанчества!

… Собрание социалистов-революционеров постановило… По вопросу о пресечении Николаю Романову способов уклониться от народного суда признать, что решение вопроса о свободе и жизни бывшего самодержца может исходить только от всенародного Учредительного Собрания. Признать непростительной и опасной слабостью со стороны Временного правительства содержать Николая Романова в неприспособленном как место заключения царскосельском дворце.

КАК СОДЕРЖИТСЯ НИКОЛАЙ РОМАНОВ. Весь Александровский дворец, все его флигеля и здания, весь парк охраняются сильными караулами, которые стерегут все входы и выходы. Всевозможные повара, лакеи и разная челядь тоже находятся на положении арестованных. Николай Романов не имеет непосредственного общения с членами своей семьи. При нём для компании – дружеская свита. К их услугам лакеи разных рангов, скороходы и арапы.