Делатель королей

Было заметно, что он прямо с дороги, его кожаная одежда была предназначена для поездки верхом, а на ногах – сапоги с голенищами выше колен, на которых кое-где засохла грязь. Отвечая, он не смотрел в глаза принцессе, руки его беспокойно бегали, теребя пояс, и Анна готова была поклясться, что его что-то гложет изнутри. Она снова занервничала – неужели молодой Стэси вовсе не жаждет этой свадьбы? Как это может быть? Только последний глупец может не желать соединить свою судьбу со столь знатной, богатой и прекрасной дамой, как Дебора Шенли.

Беседуя с Кристофером, Анна случайно взглянула через его плечо – туда, где возвышался озаренный двумя маленькими свечами алтарь, на котором стояла дароносица и поблескивало шитое гарусом покрывало. Малорослый служка, почти карлик, помахивал кадилом, немного разгоняя затхлый сырой воздух в часовне, а перед алтарем молился священник в темной ризе, поверх которой был наброшен белый стихарь. Анна приметила гладко выбритую тонзуру, мощные плечи святого отца. Вот он поднялся и повернулся.

Слова замерли на устах принцессы. Перед нею был Джон Мортон. Он смотрел на Анну с улыбкой, и ей пришлось снова подавить волну беспокойства. Нет, не было ничего необычного в том, что обряд совершит капеллан герцогини, но была необычна улыбка этого человека – торжествующая и насмешливая. Никогда прежде Джон Мортон не решился бы смотреть с таким выражением на свою принцессу. Даже в поклоне, которым он ее приветствовал, был откровенный вызов.

– Pax vobiscum^[47], – елейно произнес он, что так не вязалось с его откровенно смеющимся взглядом.

Почти машинально Анна ответила:

– Et vobis pater reverendissime!^[48]

Но уже в следующий миг она вскинула голову, и резкие, обличающие слова уже готовы были слететь с ее уст, однако рядом раздался голос Изабеллы:

– Дорогая сестра, поторопимся. У сэра Кристофера всего одна ночь, да и священник заждался.

Анна не произнесла ни слова и отступила к Изабелле. Джон Мортон занял свое место, а жених, взяв невесту за кончики пальцев, подвел ее к алтарю, где оба опустились на колени. Водворилась тишина, лишь позвякивали цепочки кадила в руках служки, да слышалось бормотание Мортона, призывающего благословение Божие на юную пару.

Анна расслабилась и свободно вздохнула. Она видела, как Дебора дважды слегка поворачивала лицо к сэру Стэси, так, что становились видны округлая щека и длинные, загнутые вверх ресницы. Шталмейстер же стоял не шевелясь, не двигаясь, он как будто и не глядел на Мортона, лишь порою, когда неверный отсвет пробегал по его кожаной куртке без рукавов, казалось, что плечи его то никнут, то вновь расправляются.

Анна даже начала сердиться на него: неужели в такую минуту он не может сосредоточиться, словно его раздражает сама церемония. Она искоса взглянула на сестру. Изабелла была невозмутима. Голова ее была гордо откинута, руки с силой сжаты на груди. Позади нее стояла какая-то дама, лица которой Анна не могла различить, и еще двое просто одетых мужчин.

Она вгляделась внимательнее – и ее поразил их плебейский облик. На друзей Кристофера Стэси они вовсе не походили. Коренастые, с угрюмыми, почти разбойничьими, лицами, в темных поношенных куртках, какие обычно надевают под кольчугу, они скорее смахивали на простых солдат, людей из гарнизона Тауэра. Странно, что именно их пригласили на это венчание.

В этот миг Джон Мортон приблизился к Деборе и Кристоферу, и Анна невольно замерла, вслушиваясь в извечный вопрос к жениху и его ответ:

– Я, Кристофер из рода Стэси, перед Богом и людьми выбираю спутницей жизни и законной супругой…

Анна мечтательно улыбнулась. Она видела, что Дебора по-прежнему смотрит на жениха, но теперь и он открыто глядел на нее, произнося слова мягким, грудным баском и вкладывая в них истинное чувство. В глубине сердца Анны сладко заныло, и ее охватила грусть. Она и завидовала счастью Деборы, и в то же время радовалась, что та, пройдя через столько невзгод и испытаний, наконец нашла свое счастье. Счастье… Именно в нем ей самой было отказано… И она судорожно вздохнула, услышав:

– …отныне и навсегда, покуда нас не разлучит смерть.

Теперь заговорила Дебора:

– Я, Дебора, баронесса Шенли, перед Богом и людьми…

Это прозвучало негромко, но с такой пронзительной нежностью, что у Анны даже слезы навернулись на глаза. Но в это мгновение она заметила, как заколебались язычки свечей, – словно где-то распахнули дверь.

---

47 Мир вам (лат.).

48 И вам также, преподобный отец! (лат.)