Обрести любимого

— Не опасно, — сказала Сараи Кира. — Стамбул самый безопасный город в мире. Оттоманские законы строги к негодяям. Мы присоединимся к вам через несколько минут. Сейчас вы хорошо говорите по-турецки, поэтому помните, что с купцом надо долго торговаться, иначе он обманет вас. Я подойду к вам, как только смогу, но мне надо закончить дела здесь.

— Скажите Патрику, что мне нравятся рубины, — с хихиканьем шепнула Валентина на ухо Сараи.

Убедившись, что ее накидка в порядке, она вышла из лавки ювелира на бурлящую улицу. Но, пройдя лишь несколько шагов, она вдруг поняла, что ее окружила группа из шести или более мужчин, одетых в белые халаты и тюрбаны, лица которых были закрыты так же, как и ее собственное. Они сомкнулись вокруг нее, оттесняя ее, когда она пыталась пробиться к лавке торговца коврами.

Они не давали ей двигаться к цели. Потом она почувствовала, как чужие руки взяли ее за локти и подняли в воздух. Она не успела закричать, потому что ее силой затащили за угол в переулок, где ожидал закрытый паланкин.

На секунду ее поставили на ноги, и Валентина открыла рот, чтобы закричать, но, прежде чем она смогла это сделать, ей на лицо накинули шелковый шарф, который заглушил ее крики. Человек в халате присел, чтобы связать ей лодыжки, потом ее быстро бросили в паланкин, где связали кисти рук над головой. Толстые занавески паланкина были рывком плотно задернуты, через мгновение паланкин оказался в воздухе, и носильщики, выйдя из переулка, растворились в шумных улицах Большого базара.

Голова у Валентины кружилась, сердце стучало от потрясения и ярости. Она заставила себя лежать совершенно спокойно, хотя ей хотелось визжать от ужаса. Огромным усилием воли она сделала несколько глубоких вздохов, успокаивая себя.

Паника была не лучшим выходом, она не могла найти ответы на многие вопросы, которые сейчас возникали в ее мозгу.

Кто были эти люди! Куда они несли ее? Почему они схватили ее? Было ли это ошибкой? А если это так, что они сделают с ней, когда обнаружат ошибку?

Было особенно трудно не поддаться страху. Она так сосредоточилась на этом, что потеряла счет времени, и удивилась, когда заметила, что паланкин стоит на земле. Занавески слегка приоткрылись, внутрь просунулся темнокожий человек и снял кляп. Он отдернул чадру и поднес к ее губам чашку.

— Пей, женщина! — приказал он. Валентина отвернулась.

— Что это? — спросила она.

Темнокожий сильными пальцами схватил ее за затылок и силой удерживал чашку у ее рта.

— Просто снадобье, чтобы успокоить твои страхи, — ответил он. — Пей!

— Я не боюсь! — солгала Валентина.

Темнокожий внимательно посмотрел на нее и сказал:

— Ты кривишь душой, женщина, но я восхищен твоей храбростью. Теперь пей, иначе мне придется грубо обойтись с тобой.

Она потерпела поражение, но достойно признала это и выпила жидкость, пахнущую фруктами. Последнее, что она видела, был улыбающийся темнокожий, одобряющий ее послушание. Она знала, что в жидкость было подмешано сонное снадобье, тем не менее удивилась, когда поняла, что ей нужно бороться со сном. В этой борьбе она проиграла.

Сон был глубокий и спокойный. Она проснулась на широкой квадратной кровати, стоявшей на покрытом ковром возвышении в центре большой комнаты. Перед ней была стена с окнами в свинцовых рамах, которые смотрели через сад на темное ночное море, сейчас залитое бледной луной. Она смотрела на окна до тех пор, пока, наконец, ее мозг не заработал. Она осторожно потянулась и тихо застонала.

Сразу же у ее кровати появилась красивая молодая женщина с большими карими глазами и густыми золотистыми волосами.

— Меня зовут Гюльфем, — сказала она приятным, чистым голосом. Две молодые женщины возникли по бокам от нее. У одной были светлые блестящие глаза и светлые волосы, у другой рыжие волосы и черные глаза.

— Это мои подруги, Сах и Хазаде, — продолжила Гюльфем. — Нам сказали, что тебя надо называть Накш, что означает «красивая». Ты и в самом деле очень, очень красивая. Как ты себя чувствуешь? Ты хочешь есть или пить?

— Меня зовут Валентина Сен-Мишель, леди Бэрроуз, и я не буду откликаться ни на какое другое имя, — сердито ответила Валентина.

— Ты не должна расстраиваться, Накш — ласково сказала Гюльфем. — Новой рабыне всегда трудно поначалу, но через несколько дней ты привыкнешь.

— Я не рабыня! — Валентина была возмущена. Она с трудом села. Голова сначала кружилась, но потом стала ясной. Она неожиданно поняла, что и она, и три другие молодые женщины были совершенно голыми, не считая тонких золотых филигранных цепочек, охватывающих их бедра.