Прага

— Везет послу, — позволяет себе Джон, и Эмили закатывает глаза:

— Ой, да ладно тебе!

Как Джон видит себя и Эмили после ужина: они идут через Цепной мост — суперзвезду будапештских открыточных видов — за Дунай, в новый джаз-клуб, на который Джон недавно набрел и тут же наметил его для первого свидания с Эмили. Джон пятится перед Эмили, в нескольких футах от нее, слегка склоняясь к ней. Он машет руками, сопровождая забавную историю, которую рассказывает; Эмили, шагая, держит руки в карманах пиджака. Смеясь, она запрокидывает голову, и Джон запоминает ее такой (тут же, пока все еще происходит): навсегда шагающей к нему, навсегда смеющейся. Фонари на Цепном мосту красят щербатый камень в нежно-желтый, а волосы Эмили — в темное золото, река под мостом перестает течь, чтобы все осталось в памяти Джона и он мог сосчитать голубые и белые огни, окропившие валики обездвиженных волн, а проезжающие машины скользят беззвучно и не плюются выхлопами, чтобы звучал только смех Эмили и пахли только ее духи.

Они поиграли в пул и сели под Мингусом, Монком и Паркером, попивая «уникум» и слушая музыку. Белая американка лет двадцати пяти с гибискусом в прическе, объявленная на афише как Билли Фицджеральд, садится на табурет в луче прожектора с микрофоном в одной руке и стаканом скотча в другой. Ее группа — девятнадцатилетний клавишник венгр в футболке и старом смокинге, вельветовых шортах-обрезках и голубых пластиковых шлепанцах с логотипом немецкой фирмы спортивных товаров и пятнадцатилетние русские близнецы: один массирует старинный контрабас, испятнанный витилиго стершегося лака, второй размахивает щетками над минималистской ударной установкой, собранной из кусочков от нескольких ударников-доноров: красный малый барабан, несколько тарелок разных видов и синий с блестками бас-барабан с названием какой-то рок-н-рольной группы, написанным кириллицей на мембране.

«Иду по берегу» завершается мягкой басово-клавишной кодой. Певица со скрежетом прочищает горло перед микрофоном и приникает к стакану. Эмили смотрит на часы и извиняется: ей нужно позвонить Джулиям.

— Им надо знать, когда я приду. Я мигом! А хорошая группа, правда?

Она идет в дальний конец стойки к телефону.

— Мы решили, что делаем эту вещь в последний раз, хотя она и красива, — говорит певица шершавым прокуренным контральто, обращаясь к публике по-английски. — Это одна из тех песен, в которых женщины выглядят жалостно и только и делают, что ждут, когда их мужчины обратят на них внимание. Мне не нравится, эти парни с Улицы луженых кастрюль^[26] только и изображают, как женщины тоскуют по любви и ждут, когда же мужчины будут обходиться с ними как подобает. Так что мы больше этих вещей не делаем.

Она отпила большой глоток скотча, разгрызла кусок льда и выплюнула половину ледышки обратно в стакан Публика, в основном венгры, вроде бы вежливо слушает, и Джон пытается оценить, всерьез говорит певица или нет, но отвлекается посмотреть, как Эмили снимает трубку, считает и опускает монеты, набирает номер, говорит. Эмили к нему спиной. Ее шея выгибается из воротника, когда она прижимает трубку плечом. Эмили что-то достает из сумки. Джон представляет, как подходит сзади и прикасается губами к свободному уху или к выгнутым пульсирующим жилкам на шее.

— Каждый должен вести борьбу на своем рабочем месте. Мое рабочее место здесь, и все музыканты из моей группы меня поддерживают, иначе я бы с ними не работала. Так, парни?

Восточноевропейские музыканты кивают, и певица задает счет новой композиции.

Слова припева «Любви на продажу» сменяются фортепианным соло, а Джон разглядывает Эмили — все еще на телефоне, спиной к нему, футах в тридцати, неслышимая сквозь музыку и шум бара, лицом к допотопной коробке настенного телефона из серого металла. Джон приближается к ней сзади, и ему становятся слышны какие-то слабые отзвуки ее разговора, еще не слова, только бледные каденции на фоне музыки, неопределенно-иностранные модуляции. Соло ударных начинается с грохота тарелок, Эмили оборачивается через плечо и видит Джона.

— Буду, — говорит она. — Команда классная. Всякое старье, типа джаз и всякое, но тут классный бар. Надо здесь иногда зависать. Да, о'кей, буду. Ну пока, чума! — Эмили вешает трубку. — Привет от Джулий. Ладно, парень, завтра с утра в школу, — продолжает она, — так что выпьем еще по одной, но потом мне надо идти до дому.

---

26 Улица луженых кастрюль — в жаргоне негритянского джаза уничижительное прозвище издателей и продюсеров легкой развлекательной музыки.