Хроники Заводной Птицы

Поднявшись на ноги, я потянулся и глубоко вдохнул. Болело все тело. От долгого сидения в неудобной позе ныл каждый мускул, каждый сустав. Еще раз медленно потянулся кверху, сделал несколько наклонов, но уже на десятом закружилась голова. Я присел на дно колодца, закрыл глаза. В ушах звенело, по лицу струился пот. Мне захотелось ухватиться за что-нибудь, но под руками ничего не было. К горлу подкатывала тошнота, однако в желудке было пусто, и меня так и не вырвало. Я стал делать глубокие вдохи, чтобы провентилировать организм, заставить быстрее циркулировать кровь и сохранить ясным заплывавшее туманом сознание. Ничего не получалось – я уже здорово ослаб. Подумав об этом, я попробовал было произнести вслух: «Похоже, я здорово ослаб», однако губы и язык отказались подчиняться. Эх, если бы хоть звезды видеть! Но звезд не было. Мэй Касахара наглухо закупорила крышку.

Я надеялся, что до полудня она придет еще раз, но она так и не появилась. Привалившись к стене, я ждал. Отвратительное состояние, навалившееся на меня утром, не проходило; я ни на минуту не мог ни на чем сосредоточиться. Голод не отпускал, накатываясь волнами, и окружавшая темнота то сгущалась, то чуть рассеивалась вместе с ними. И с каждой волной закрепить на чем-то внимание становилось все труднее. Я напоминал себе безлюдный дом, из которого воры выносят мебель.

Миновал полдень, а Мэй все не было. Я закрыл глаза и попытался уснуть, надеясь увидеть во сне Криту Кано, но в охватившей меня полудреме ничего присниться не могло. Как только я отказался от попыток собраться с мыслями, в голову полезли обрывки разных воспоминаний. Они приходили тихо – так вода медленно заполняет пещеру. Отчетливо вспомнились места, где приходилось бывать, люди, с которыми встречался, царапины, ссадины, ушибы, что у меня были, разговоры, вещи – купленные и потерянные. На удивление ясно, во всех деталях вспомнилось все: дома и комнаты, где я жил, окна, шкафы, мебель, лампы, которые там были, учителя и преподаватели, у которых я учился, – от начальной школы до университета. Воспоминания по большей части были разрозненные, мелкие и незначительные, без всякой хронологии, и время от времени прерывались резкими спазмами голода, но все они отличались необыкновенной четкостью, и меня трясло от них, как от мощного вихря, налетевшего неизвестно откуда.

Прослеживая события в памяти, я вспомнил один случай, что произошел у меня на работе года три-четыре назад. Совершенно глупый и бессмысленный, но чем больше я прокручивал его в голове, чтобы убить время, тем неприятнее становился осадок от этих воспоминаний. Кончилось тем, что меня вдруг охватила злость – такая, что заглушила и усталость, и голод, и страх, вообще все. Я дрожал всем телом, часто дышал. Сердце громко колотилось в груди, в крови бурлил адреналин. А вышло так, что мы поспорили из-за какого-то пустяка. В фирме, где я работал, один парень сказал мне что-то обидное, я тоже в долгу не остался, но потом мы поняли, что поругались из-за ерунды, и помирились. Короче, инцидент был исчерпан. Бывает такое: замотался человек, устал и сказал что-то не так. Этот случай начисто стерся из памяти, и вот в кромешной темноте колодца, в полном отрыве от реальности, он всплыл в памяти с поразительной четкостью, распаляя сознание. Я кожей ощущал этот жар, слышал, как шипит в нем моя плоть. «С какой стати надо было это от него выслушивать? И нечего было мямлить в ответ…» – думал я, кусая губы, а в голову лезли слова, какие нужно было сказать тогда обидчику. Я шлифовал, оттачивал их, и чем острее они становились, тем сильнее я злился.

Неожиданно наваждение отступило, и все, о чем я только что думал, потеряло всякое значение. Чего теперь кипятиться? Парень этот, как пить дать, забыл о нашем споре. Да и я до сих пор о нем не вспоминал. Вдохнув побольше воздуха, я опустил плечи, и тело утонуло в привычной уже темноте. Попробовал восстановить в памяти еще что-нибудь, но нелепая злость куда-то улетучилась, а вместе с ней пропали и воспоминания. В голове стало как в желудке – шаром покати.

Немного погодя я поймал себя на том, что разговариваю сам с собой. Бессознательно бормочу разрозненные обрывки мыслей и ничего не могу с этим сделать. Я слышал это бормотание, но почти ничего не понимал. Губы шевелились бессознательно, сами по себе, автоматически, нанизывая в темноте одно за другим слова, смысл которых до меня никак не доходил. Слова выплывали из одной стены мрака и тут же поглощались другой. Тело точно превратилось в пустой тоннель, средство транспортировки слов из одного пункта в другой. Да, это были обрывки мыслей, но рождались они не у меня в голове, а где-то в другом месте.