Хроники Заводной Птицы

За дверью обнаружилась тесная кухонька с мойкой, а за ней – еще одна комната, очень похожая на приемную, где я сидел, только поменьше. Здесь был такой же изрядно потертый кожаный диван, такое же окно. На полу – ковер того же цвета. В центре стоял большой специальный рабочий стол, на нем аккуратно разложены ножницы, ящички с инструментами, карандаши, журналы с выкройками. Тут же – два портновских манекена. На окне – не жалюзи, а плотно закрытые двойные шторы, из ткани и тюля. Верхний свет не включен, поэтому в комнате темновато, как пасмурным вечером. В торшере возле дивана одна лампа не горела. На столике перед диваном – стеклянная ваза с чистой водой, в которой стояли белые гладиолусы, совсем свежие, словно только что срезанные. Музыки в этой комнате слышно не было, стены голые – ни картин, ни часов.

Парень жестом предложил мне сесть. Когда я устроился на диване (он оказался таким же удобным, как тот, что стоял в приемной), он достал из кармана брюк что-то вроде очков для плавания и показал мне. Это действительно были очки, самые обыкновенные – из резины и пластмассы. Почти в таких же я плавал в бассейне. Зачем здесь понадобились очки, я понятия не имел.

– Не бойтесь, – сказал парень. Точнее, не сказал, а произнес одними губами и чуть пошевелил пальцами. Но я все равно его понял и согласно кивнул.

– Наденьте это и не снимайте, пока я сам не сниму. И не двигайте их. Вы поняли меня?

Я снова кивнул.

– Вам никто не причинит зла. Все будет хорошо. Не беспокойтесь.

Я опять ответил кивком.

Парень зашел сзади и надел мне очки. Поправил сзади резинку, проверил, плотно ли прилегают прокладки. От моих эти очки отличались тем, что в них ничего не было видно. Прозрачную пластмассу чем-то наглухо закрасили, и меня окружила плотная – и искусственная – пустота. Я вообще ничего не видел, не знал даже, где торшер. Была иллюзия, что меня самого замазали толстым слоем неизвестно чего.

Парень тихонько положил руки мне на плечи, точно хотел ободрить. Пальцы у него были тонкие и очень деликатные, но вовсе не слабые. Их четкие касания напоминали пальцы пианиста на клавиатуре. Через них мне передавалось дружеское расположение, вернее, не расположение… но что-то очень близкое к тому. «Все будет хорошо. Не беспокойтесь», – говорили мне пальцы. Я кивнул, и парень вышел из комнаты. Послышались его удаляющиеся шаги. Дверь отворилась и закрылась.

* * *

После его ухода я какое-то время просидел в той же позе. Темнота, в которой я оказался, была какая-то странная. Такая же кромешная, как тьма, что окружала меня в колодце, но… совсем не такая. Ни направления, ни глубины, ни веса… эта темнота была абсолютно неосязаема. Не темнота даже – скорее небытие. Меня просто технически лишили зрения, ослепили на время. Мышцы сократились и затвердели, горло пересохло. Что же будет дальше? Тут я вспомнил, как парень прикоснулся ко мне. «Не беспокойтесь», – говорили его пальцы. Не знаю почему, но мне показалось, что его словам можно верить.

В комнате было очень тихо, и когда я задержал дыхание, мною овладело ощущение, что мир замер и все сейчас погрузится на дно, в неведомые вечные глубины. Нет – мир продолжал свое движение. Дверь отворилась, и в комнату на цыпочках вошла женщина.

Я понял, что это женщина, по тонкому аромату духов. От мужчины так не пахнет. Дорогие духи, наверное. Запах показался знакомым – я пытался вспомнить его, но не получалось. Похоже, неожиданно лишившись зрения, я стал терять и обоняние. И все же это был другой запах: духи той шикарно одетой дамы, что пригласила меня сюда, пахли иначе. Послышалось легкое шуршание одежды: женщина пересекла комнату и мягко присела на диван справа от меня. Она сделала это тихо, невесомо – так могла только миниатюрная женщина.

Сидя рядом, она пристально смотрела на меня. Я кожей ловил на себе ее взгляд и понимал: человек может чувствовать взгляды других, и глаза для этого не нужны. Женщина, не двигаясь, пристально меня разглядывала. Дышала тихо, совсем неслышно. Не меняя позы, я уставился в темноту прямо перед собой. Родимое пятно на щеке, как мне показалось, начало теплеть и потемнело. Женщина протянула руку и осторожно, как какой-то дорогой и хрупкой вещи, коснулась отметины кончиками пальцев и стала легонько поглаживать.

Я не знал, как реагировать, и понятия не имел, какой реакции она ждет от меня. Реальность осталась где-то далеко. Во всем этом чувствовалась странная отчужденность: казалось, я хочу на ходу перепрыгнуть из своего вагона в чужой, что движется с другой скоростью. Я напоминал себе дом, оставленный хозяевами в пустоте отчуждения, – совсем как дом Мияваки. А эта женщина вошла в брошенный дом и зачем-то по-хозяйски ощупывает стены и столбы, на которых он держится. Но каковы бы ни были причины, заброшенный дом (а я – всего лишь такой дом) не в состоянии ничего сделать, да в этом и нужды нет. От такой мысли стало немного легче.