Хроники Заводной Птицы

Ну, пока, Заводная Птица! Как бы это сказать… Вместе с лесной утиной братией желаю тебе тепла и счастья. Если с тобой что-нибудь случится, зови меня в следующий раз громче, не стесняйся.

Спокойной ночи».

39. Два вида новостей

•

Исчезнувшее без следа

– Корица притащил тебя сюда, – сказала Мускатный Орех.

Первое, что я почувствовал, придя в себя, была боль во всех ее разнообразных проявлениях, боль, которая скручивала и ломала мое тело. Болели ножевые раны, каждый сустав, каждая косточка, каждый мускул. Должно быть, спасаясь бегством от преследователей, в темноте я несколько раз крепко обо что-то приложился. Но то была какая-то неправильная боль – нечто очень близкое к боли, однако с уверенностью назвать это болью было нельзя.

Дальше я понял, что нахожусь в «резиденции», лежу на диване в «примерочной», одетый в незнакомую новую темно-синюю пижаму и накрытый одеялом. Шторы раздвинуты, через окно в комнату вливается яркое утреннее солнце. Наверное, часов десять. Свежий воздух, время продолжает свой ход… Как это все? В голове не укладывалось.

– Корица притащил тебя сюда, – повторила Мускатный Орех. – Раны у тебя не очень серьезные. Та, что на плече, довольно глубокая, но, к счастью, сосуды не задеты. А на лице – вообще пустяк, царапина. Чтобы не осталось шрамов, Корица их зашил – иголка с ниткой оказались под рукой. Вполне прилично получилось. Нитку можешь сам через несколько дней вытащить или в больницу сходи.

Я открыл было рот, но язык не слушался. Удалось только втянуть в себя воздух и выдохнуть, издав резкий, неприятный звук.

– Тебе лучше пока лежать спокойно и не разговаривать, – продолжала Мускатный Орех, сидевшая рядом на стуле, положив нога на ногу. – Корица сказал, что ты слишком долго просидел в колодце, и все могло кончиться очень плохо. Меня ни о чем не спрашивай. Я толком ничего не знаю. Посреди ночи раздался звонок, я вызвала такси и примчалась сюда. А что происходило до этого, мне неизвестно. Одежда на тебе была вся мокрая и в крови. Мы ее выбросили.

Судя по ее костюму – не такому изысканному, как обычно, – она, похоже, в самом деле собиралась впопыхах. Кремовый кашемировый свитер, под ним – мужская рубашка в полоску, шерстяная юбка оливково-зеленого цвета. Никаких украшений, волосы наспех собраны сзади в пучок. Немного заспанное лицо. Но все равно вид у нее был как на фотографии в каталоге. Мускатный Орех сунула в рот сигарету, прикурила, по обыкновению резко щелкнув золотой зажигалкой, и, прищурив глаза, затянулась. Услышав щелчок зажигалки, я убедился, что действительно не умер. По всей видимости, Корица вызволил меня из колодца в самый последний момент.

– Корица все понимает и чувствует, – сказала она. – И в отличие от нас с тобой, всегда серьезно взвешивает разные варианты и возможности развития событий. Но даже ему не пришло в голову, что вода так неожиданно затопит колодец. Такой возможности он не предполагал. Поэтому еще немного – и ты бы погиб. Мальчик даже запаниковал. Я его таким никогда не видела.

Мускатный Орех едва заметно улыбнулась.

– Я уверена – он тебя любит.

Она еще что-то говорила, но я уже ничего не слышал. Заломило в глазах, веки, налившись страшной тяжестью, закрылись, и я, как на лифте, стал погружаться в темноту.

* * *

Чтобы восстановиться, моему телу понадобилось ровно два дня. Все это время Мускатный Орех ухаживала за мной. Я не имел сил подняться, разговаривать, не мог есть – лишь выпил несколько глотков апельсинового сока да сжевал пару кусочков персика из банки. Вечером она уезжала домой, а утром возвращалась. Ночью возле меня делать было нечего, потому что я спал как убитый. Впрочем, не только ночью, но по большей части и днем. Наверное, для выздоровления сон нужен был мне в первую очередь.

Корицу я так ни разу и не видел. Мне показалось, что он – не знаю почему – намеренно избегал встречи со мной. Я слышал, как въезжала в ворота его машина – через окно доносилось специфическое басовитое урчание мотора, какое бывает только у «порша». На «мерседесе» он больше не ездил; привозил и увозил мать, доставлял одежду и продукты на своей машине. Но в дом не входил, передавал все, что привез, Мускатному Ореху в прихожей и тут же уезжал.

– С «резиденцией» мы скоро расстанемся, – заявила она. – А моими дамами опять придется заниматься мне. Значит, так тому и быть. Ничего другого не остается, буду продолжать, пока есть силы. Это судьба. А тебе с нами, наверное, делать больше нечего. Вот кончится все, поправишься, и будет лучше, если забудешь о нас поскорее. Потому что… Да, совсем забыла тебе сказать. О твоем брате – точнее, о брате твоей жены. О Нобору Ватая.