Пинбол-1973

Крыса зашел за стойку, достал из холодильника бутылку и наполнил стакан. Казалось, темное пространство бара состоит из тяжелых воздушных слоев, остывших и сырых.

— Я сегодня приходить не собирался, — словно извиняясь, сказал Крыса. — Но вдруг проснулся и пива захотел ужасно. Я ненадолго.

Джей сложил на стойке газету и смахнул пепел, упавший на брюки.

— Пей, не торопись. Если голодный, могу что-нибудь сготовить...

— Да ну, не надо... Мне и пива хватит... Не обращай внимания.

Пиво оказалось замечательным. Крыса залпом осушил стакан, перевел дух. Потом вылил в стакан оставшуюся половину и стал внимательно смотреть, как оседает пена.

— Может, хочешь вместе со мной выпить? — осторожно спросил он.

Джей улыбнулся, как бы в легком затруднении.

— Спасибо. Только я не пью ни капли.

— А я и не знал...

— Уродился таким. Не принимает организм...

Крыса покивал и молча отхлебнул пива. Он снова с удивлением подумал, что почти ничего не знает об этом бармене-китайце. Впрочем, и никто о нем толком ничего не знал. Джей был человек необыкновенно тихий. Сам о себе никогда не рассказывал — а если кто-нибудь спрашивал, то Джей отвечал с такой осторожностью, как если бы выдвигал ящик комода и боялся его уронить.

Все знали, что Джей китаец и родился в Китае — но в этом городе иностранцы отнюдь не были редкостью. Когда Крыса учился в старших классах, в одной футбольном команде с ним играли два китайца — один в нападении и один в обороне. Особого внимания на них никто не обращал.

— Без музыки скучно! — сказал Джей и бросил Крысе ключ от музыкального автомата. Крыса выбрал пять песен и вернулся за стойку к своему пиву. Из динамиков полилась старая мелодия Уэйна Ньютона.

— Ничего, что я тебя задерживаю? — спросил Крыса.

— Без разницы. Все равно никто не ждет.

— Один живешь?

— Ага...

Крыса вытащил из кармана сигарету, разгладил ее и закурил.

— Только кошка, — сказал Джей. — Старая уже, правда... Но поговорить с ней можно.

— Она у тебя что — говорящая?

Джей покивал.

— Мы ведь с ней очень давно друг друга знаем. Я ее настроение понимаю, а она мое.

Крыса помычал с сигаретой во рту. Музыкальный автомат зашипел иглой и сменил пластинку на «Макартур-Парк».

— Слушай, а кошки о чем думают?

— О разном... Вот мы с тобой о чем думаем?

— Да уж, — засмеялся Крыса.

Джей тоже засмеялся. Помолчал немного, поводил пальцем по стойке.

— Она у меня однорукая.

— Однорукая?

— Я про кошку. Хромая она у меня. Года четыре назад, зимой дело было, пришла домой вся в крови. Вместо лапы — месиво, как мармелад.

Крыса поставил стакан на стойку и взглянул на Джея.

— А что с ней случилось?

— Не знаю. Сначала думал, под машину попала. Но на это непохоже. Колесом так не раздавит — так можно только тисками зажать. Просто в лепешку превратили. Может, кто-то специально мучил...

— Специально? — не веря своим ушам, переспросил Крыса. — Что за ерунда? Кошкину лапу... Зачем?

Джей постучал кончиком сигареты по стойке, вставил в зубы, закурил.

— Верно, какая необходимость калечить кошку? Кошка послушная, ничего от нее худого... Оттого, что изуродуешь ей лапу, ничего не выиграешь. Бессмысленно это, дико. Но такого беспричинного зла в мире — целые горы. Мне не понять, тебе не понять — а оно существует, и все тут. Можно сказать, мы среди этого живем.

Глядя в стакан, Крыса еще раз покачал головой:

— Мне этого не понять никогда...

— Ну и ладно! Самое лучшее, что тут вообще можно сделать, — и не пытаться что-то понять.

С этими словами Джей выпустил струю табачного дыма туда, где обычно сидели посетители, а теперь было пусто и темно. Белый дым повисел в воздухе и бесследно растаял.

Некоторое время они сидели молча. Крыса безотрывно смотрел на стакан, о чем-то думая; Джей все так же водил пальцем по стойке. Музыкальный автомат добрался до последней песни. Сладкоголосые «Falsetto Boys» затянули соул-балладу.

— Слушай, Джей! — сказал Крыса, не отводя взгляда от стакана. — Я вот двадцать пять лет на свете живу — а чувство такое, что еще ни в чем не разобрался.

Некоторое время Джей, ни слова не говорил, рассматривая свои пальцы. Потом немножко ссутулился.

— А я сорок пять лет живу — и понял одну-единственную истину. Знаешь, какую? Такую, что человек при большом желании из чего угодно может извлечь урок. Из самых заурядных и банальных вещей извлечь урок всегда можно. Кто-то сказал, что даже в бритье присутствует своя философия. Собственно, никто в мире и не выжил бы, будь это не так.