Страна чудес без тормозов и Конец Света

– Нашел?

– Нашел.

Прихватив чистое полотенце, я вернулся на кухню, вскипятил воды и побрился. Закончив, тщательно промыл лезвие. Мои волоски перемешались в мойке с волосками покойника и исчезли в канализации.

Пока она одевалась, я читал на диване утренние газеты. У водителя такси случился сердечный приступ, отчего он на полном ходу врезался в опору моста и скончался на месте. Пассажиры, женщина тридцати двух лет и ее четырехлетняя дочь, получили тяжелые увечья. В мэрии какого-то города на банкете подали протухшие устрицы, и двое гостей отравились. Летальный исход. Японский МИД выражает глубокое сожаление по поводу американской политики высоких процентов. Бюджетный комитет Конгресса США обещает рассмотреть вопрос о кредитах Центральной Америке, министр финансов Перу критикует экономическую диверсию Штатов, а МИД ФРГ настойчиво требует выправления торгового дисбаланса с Японией. Сибирь недовольна Израилем, а Израиль Сибирью. После избиения восемнадцатилетним отпрыском собственного отца одна из газет открыла «линию психологической помощи». Ничего, абсолютно ничего, что могло бы хоть как-то мне пригодиться в последние часы жизни.

Она встала перед зеркалом – бежевые брючки, коричневая рубашка в клетку – оглядела себя с головы до ног и расчесала длинные волосы. Я повязал галстук и надел пиджак.

– А куда ты денешь череп? – спросила она.

– Оставлю тебе на память, – ответил я. – Укрась им какую-нибудь каминную полку.

– А может, просто на телевизор поставить?

Она взяла череп, перенесла в дальний угол и водрузила на телевизор.

– Ну как?

– Очень даже неплохо, – одобрил я.

– Интересно, он еще будет светиться?

– Обязательно, – сказал я. И снова обняв ее, постарался запомнить навсегда.

38

КОНЕЦ СВЕТА

Побег

Когда в окошко под самым потолком хранилища пробивается пепельно-серый рассвет, сияние черепов тускнеет. Древняя память возвращается в Лету, и стены вокруг меня вновь заливает холодный, безжизненный полумрак.

Но последний лучик этого сияния не исчез, и я кладу пальцы на лоб следующего черепа и погружаюсь в новые волны тепла. Не зная, куда в меня проникнет сияние, которое я сейчас прочту. Черепов слишком много, а времени почти не остается. Но я стараюсь не думать о Времени, а лишь ощупываю все новые и новые черепа. Миг за мигом считываю кончиками пальцев знание о том, что она существует. Этого сейчас достаточно. Сколько уже прочел, сколько еще осталось – не важно. Все равно, как тут ни старайся, человеческие мысли до конца не прочесть никогда. Пальцами я слышу ее память. Чего мне еще желать?

Возвратив последний череп на полку, я опускаюсь на пол и прижимаюсь спиной к стене. По зыбкому отблеску рассвета в окошке я не могу разобрать, что за погода снаружи. Лишь понимаю, что пасмурно. Утренние сумерки беззвучно расплываются по хранилищу мягкой светящейся жидкостью – и черепа скрываются в глубинах своего вечного, лишь однажды потревоженного сна. Я закрываю глаза и освобождаю голову от каких бы то ни было мыслей. Холодно. Коснувшись пальцами щеки, я вдруг понимаю, что сияние на них еще не погасло.

Я сижу на полу и жду, когда спадет напряжение, скопившееся во мне за ночь в холодном и тихом хранилище. У времени моего нет ни направления, ни границ. Падающий из окошка свет никогда не меняет оттенков, а моя тень всегда остается там, где она сейчас. Память девушки проникает в меня, заполняет каждую частичку моего тела. Я знаю: пройдет много времени, и лишь тогда я пойму, что со мною происходит. И еще больше – прежде чем передам это знание ей. Но я могу это сделать, даже если придется ждать, даже если чувства мои изуродованы. И когда у меня это получится, она сама сможет построить свое «я» – взамен того, что у нее отобрали.

Я встаю с пола и выхожу из хранилища. Она сидит за столом и ждет меня, совсем одна в читальном зале. Из-за тусклого ли рассвета в окне, но ее силуэт кажется мне призрачнее и неуловимее, чем обычно. Ночь для нас обоих была очень долгой. Вот она молча поднимается из-за стола и ставит на печку кофейник. Пока греется кофе, я мою руки под умывальником в углу, вытираю их свежим полотенцем и сажусь перед печкой немного согреться.

– Устал? – спрашивает она.

Я киваю и молчу. Все тело тяжелое, точно ком засохшей грязи: даже руку поднимаю с трудом. Шутка ли – я читал старые сны двенадцать часов подряд. И все-таки голова на удивление ясная. Как библиотекарша и советовала, когда я прочел самый первый сон: я позволил усталости овладеть моим телом, но не мной.