– Да...– соглашаюсь я. – Пожалуй, ты прав.
Мы сидим с моей тенью на склоне и смотрим на Город. Но уже не можем разглядеть ни Часовой Башни, ни Реки, ни мостов, ни даже Стены и пепельно-серого дыма. Один гигантский снежный столп, соединивший небо и землю.
– Надо идти, – торопит меня тень. – В такую погоду Страж, чего доброго, закончит работу пораньше.
Я киваю, встаю и отряхиваю с шапки снег.
39
По дороге в парк я остановил машину у винной лавки и спросил, какого пива ей хочется.
– Все равно, – ответила она. – Лишь бы пенилось и на вкус было как пиво.
Определенно, наши представления тут совпали. Самое начало октября. Небо над головой – такое чистое, словно его только что спустили с конвейера. В такую погоду совершенно неважно, что пить. Лишь бы пенилось и на вкус было как пиво.
В итоге я купил шесть банок импортного. То ли потому, что денег еще оставалось до чертиков, то ли оттого, что золотые жестянки «Миллер Хай Лайф» очень гармонично поблескивали в лучах осеннего солнца. Дюк Эллингтон тоже отлично вписывался в ясное октябрьское утро. Хотя, конечно, Эллингтон со своим пианино вписался бы даже в новогоднюю ночь полярников на Южном полюсе.
Я повел машину дальше, насвистывая «Не делай ничего, пока я не дам тебе знать» вслед за уникальнейшим тромбоном Лоренса Брауна. А чуть погодя моего свиста хватило еще и на «Утонченную леди» Джонни Ходжеса114.
Доехав до парка Хибия, мы вышли из машины и завалились с пивом на траву. В понедельник утром национальный парк пустовал, словно взлетная площадка авианосца, с которой улетели все самолеты. Голуби мельтешили взбалмошными стайками в траве, как новобранцы на физзарядке.
– Смотри-ка, – удивился я. – В небе ни облачка.
– Одно есть, вон там, – возразила она и показала на деревья у Хибия-Холла. И действительно, одно крохотным перышком застряло меж ветками камфар.
– Ну, это не считается, – сказал я. – Даже облаком не назовешь.
Она прикрыла глаза ладонью и посмотрела внимательнее.
– Ну да... Совсем маленькое, – согласилась она. Наглядевшись на странное облачко, мы открыли пиво.
– Почему ты развелся? – спросила она.
– Слишком люблю ездить в поезде. А когда женился, уже не мог сидеть у окошка.
– Серьезно?
– Была такая повесть у Сэлинджера. Помню, еще в школе прочитал.
– А еще серьезнее?
– Да все очень просто. Пять или шесть лет назад она ушла. И больше не возвращалась.
– И с тех пор вы не виделись?
– Не-а. – Я отхлебнул пива. – Как-то незачем было.
– Значит, семейная жизнь не ладилась?
– Да нет. Все у нас ладилось. – Я разглядывал пивную банку. – Дело не в этом. В постель ложимся вдвоем, а засыпает каждый сам по себе. Знакомо тебе такое?
– Да... Кажется, понимаю.
– Я, конечно, не думаю, что людей можно классифицировать, но условно я разделил бы их на два типа. Люди с универсальным видением мира – и люди с ограниченным взглядом. Я свой взгляд на мир ограничиваю. И дело тут не в том, правильные у меня границы или неправильные. Все равно где-то протянется граница: что мое, а что – нет. Для кого-то очевидно, а кто-то вообще так вопрос не ставит.
– Но ведь те, для кого очевидно, тоже стараются свои границы раздвинуть, разве нет?
– Возможно. Но у меня не так. Почему все люди сегодня должны слушать музыку в «стерео»? От того, что скрипка зазвучала слева, а контрабас справа, музыка лучше не стала. Просто усложнился способ воспроизведения.
– А ты не слишком упрямый?
– Вот и она так сказала.
– Жена?
– Ага, – кивнул я. – Дескать, как только вопросы ставятся конкретно, я теряю гибкость. Что-то вроде. Еще пива хочешь?
– Давай.
Я сорвал колечко с четвертого «Миллера» и протянул ей банку.
– А что сам думаешь о своей жизни? – Вместо того, чтобы сделать глоток, она стала разглядывать черную дырочку.
– Читала «Братьев Карамазовых»?
– Один раз, очень давно.
– Стоит перечитывать иногда. Там много всего написано... А ближе к финалу Алеша говорит одному школьнику, Коле Красоткину: «Послушайте, Коля, вы между прочим будете и очень несчастный человек в жизни. Но в целом все-таки благословите жизнь».
Я допил вторую банку. Немного помедлил – и откупорил еще одну.
– Вообще-то, Алеша очень много всего понимал, – добавил я. – Но на этих его словах я засомневался. Я не знаю, можно ли быть несчастным человеком, но в целом прожить счастливую жизнь.