84  

– Спасибо, – ответил я.


Подъехав к офису ее деда, мы вышли из машины. Я надел рюкзак. Живот болел зверски. Будто по нему садистски медленно, один за другим, проезжали грузовики с кирпичом. Это всего лишь боль, повторял я про себя, точно мантру. Физическая боль, ничего общего ко мне самому не имеющая. Я собрал в кулак остатки самоуважения, вытряхнул из головы мысли о больном животе и поспешил за толстушкой к зданию.

Молодой громила-охранник на входе потребовал «предъявить удостоверение жильца». Толстушка достала из кармана пластиковую карточку и вручила ему. Охранник вставил карточку в прорезь компьютера на столе, проверил на мониторе ее имя и номер апартаментов – и лишь затем, нажав кнопку, отпер нам дверь в вестибюль.

– Это очень специальное здание, – объяснила толстушка, пока мы с нею пересекали огромный зал. – Все, кто входит в это здание, связаны с тайнами, для охраны которых требуется система абсолютной безопасности. Здесь, например, проводятся научные исследования особой важности, какие-нибудь сверхсекретные переговоры – ну, и так далее. Как ты видел, охрана у входа устанавливает личность и цель визита, а затем до последнего шага отслеживает телекамерами, действительно ли человек идет куда заявил. Так что любым хвостам, даже просочись они за нами в вестибюль, все пути дальше будут перекрыты.

– Значит, охране известно, что твой дед прокопал у себя дырку под землю?

– Кто их знает... Но вряд ли. Еще когда это здание строилось, дед заказал особую планировку с выходом в Подземелье, но об этом знали только два человека: домовладелец и архитектор. А строители считали этот выход обычной вентиляционной отдушиной. По-моему, даже все официальные чертежи в этом месте подделаны.

– Представляю, сколько денег он на это ухлопал... – сказал я.

– Да, конечно. Но денег у деда хватает, – сказала она. – И у меня тоже. Я ведь ужасно богатая. Сначала наследство от родителей получила, потом страховку. А уже из этого построила сверхкапитал на бирже.

Она достала из кармана ключ, отперла клетку лифта, и мы вошли в огромный металлический гроб.

– На бирже?

– Ну да. Меня дед в акции играть научил. Собирать информацию, анализировать рынок по биржевым сводкам, обходить налоги, деньги за границу пересылать и все такое. Акции – интересная штука. Никогда не играл?

– Да как-то нет... – пожал я плечами. Если честно, за всю свою жизнь я даже депозитного счета ни разу не открыл.

– До того, как стать ученым, дед работал биржевым маклером. Но потом у него скопилось столько денег, что он и сам не знал, куда их девать, а потому бросил биржу и подался в науку. Здорово, да?

– Здорово, – кивнул я.

– Дед всегда лучшим. Чем бы ни занимался.

Как и в прошлый раз, лифт ехал так медленно, что было непонятно, поднимается он или опускается. Как и прежде, ехал он безумно долго, и я никак не мог успокоиться, зная, что на меня пялятся глазки телекамер.

– Дед говорит: если в чем-нибудь хочешь стать лучшим, школьное образование только мешает, – продолжала она. – А ты как думаешь?

– Да, – согласился я. – Пожалуй. Я шестнадцать лет ходил в школу и университет, но мне это не особенно пригодилось. Иностранных языков не знаю, на инструментах не играю, в акциях не разбираюсь. И даже на лошади ездить не могу.

– А чего ж ты школу не бросил? Всегда ведь можно бросить, если хочется, разве нет?

– Ну, в общем, конечно, так... – Я задумался. И правда, мог ведь бросить в любой момент. – Но тогда мне это как-то в голову не приходило. Моя семья, в отличие от твоей, была самой обыкновенной. Я и не думал, что могу стать в чем-то лучшим.

– А вот это заблуждение, – покачала она головой. – В каждом из нас достаточно таланта, чтобы стать лучшим хотя бы в чем-то одном. Проблема лишь в том, как его в себе откопать. Те, кто не понимает, как, годами мечется туда-сюда и лишь закапывает себя еще глубже. Поэтому лучшими становятся не все. Очень многие просто хоронят себя при жизни и остаются ни с чем.

– Такие, как я, например, – сказал я.

– Нет, ты другой. В тебе есть что-то особенное. У тебя очень крепкий эмоциональный панцирь, под которым остается много живого и неискалеченного.

– Эмоциональный панцирь?

– Ну да, – кивнула она. – В твоем случае еще не поздно что-то исправить. Хочешь, когда все закончится, будем жить вместе? Не в смысле «давай поженимся», а просто – попробуем жить вместе. Переедем в какую-нибудь страну поспокойнее: в Грецию, в Румынию или в Финляндию, будем там кататься на лошадях, песни местные петь и жить как нам хочется. Денег у меня сколько угодно, а ты постепенно переродишься в кого-нибудь лучшего.

  84  
×
×