Casual-2: Пляска головой и ногами

Катина нога была все так же подвешена, стриптизер все так же сидел рядом.

– Отлично выглядишь! – воскликнула я.

Стриптизер посмотрел на меня с благодарностью.

Зря я никогда в эти клубы не ходила.

– А ты как? – спросила Катя. Медленно. В больницах останавливается время.

– Так… дома… – в тон ей ответила я.

– Помнишь, как в «Тристане» у Бунюэля? – оживилась Катя. – «Девушка остается порядочной только тогда, когда она сидит дома. Или если у нее сломана нога».

Я улыбнулась. У Кати – дисмарфофобия. Это когда малейший недостаток внешности становится трагедией.

– Да… – Я вздохнула.

– Как твой роман? – спросила моя подруга.

– Какой? – преувеличенно удивилась я.

Катя кивнула и промолчала.

– Чернова утром была. С апельсинами. У нее сынуля влюбился.

– В который раз!

У Черновой – клептомания. Она пепельницы ворует. Хотя вполне может себе позволить их купить.

Я отправила маму домой.

С моим охранником.

До этого они дома посмотрели кино «Мост через что-то там». Антон попросил маму привезти диск, и она привезла.

– А девочка умерла, – сказал мне мой сын с упреком.

– Да? – растерялась я. И посмотрела на маму.

– Потому что не надо одним шастать по лесу! – прокомментировала она.

– Это просто первая серия, – сказала я. – А есть еще и вторая. И там она жива. У них такие приключения! Мы с тобой обязательно посмотрим!

– Такое впечатление, что это я снимаю фильмы, – пробурчала мама под нос и уехала, не попрощавшись.

Из агентства «Персонал-Бутик» позвонили, сказали, что ребенок выбрал мою няню. Со сменной обувью.

– Но вы не волнуйтесь. Как показывает практика, больше месяца она там не продержится.

– Ты умеешь кукарекать? – спросила я у Антона.

– Ку-ка-ре-ку! – завопил мой сын.

– А если бы ты сам себе няню выбирал, ты бы ее о чем спросил?

Он задумался.

– Чем она будет меня кормить. Просто я ем одни макароны, – объяснил Антон.

И закатил истерику из-за того, что не пойдет завтра в сад.

Утром повезла его в сад. С машиной охраны. И еще одной, которая останется там.

Терпеливо ждала, пока мой сын снимал одежду и складывал ее в шкафчик.

– А почему у тебя тут картофелина нарисована?

– Потому что это мой шкаф, – гордо сказал Антон.

– А вот этот, с вишенкой, он пустой?

– Он моего друга Пети Платочкина.

– А другого нет? – спрашиваю я воспитательницу.

– А что вам не нравится? – улыбается она.

– Мне не нравится эта картошка! – почти кричу я.

Мама большеглазой девочки в колготках удивленно оглядывается на меня.

– Давайте посмотрим, какой есть свободный шкафчик, – пугается воспитательница.

– А я хочу с картошкой! – заявляет Антон.

– Вот этот, с ананасом? – Я резко открываю дверцу. Шкаф пуст.

– Пожалуйста! – соглашается воспитательница.

– А я хочу с картошкой! – упрямо повторяет Антон.

Когда он был совсем крохотный, я учила его нянечек: если мальчик очень сильно на чем-то настаивает, нужно ему уступить. У него должна быть нормальная самооценка.

– Перекладывай вещи! – командую я. – Быстро! Ты слышишь, что я тебе сказала? Быстро!

Он почти плачет. Ставит сапоги в пустой ящик.

Я лучезарно всем улыбаюсь. Давно меня не фотографировали.

Звонок. Незнакомый номер. Молчание. Испуганно вешаю трубку.

– Сан Саныч? Опять. Сейчас пошлю тебе номер… Нет, просто молчали.

Он рассказывает о том, что они внедрили в московскую тусовку своих людей. Чтобы послушать, чего говорят. Мало ли…

– Ну, так вот. Хотел предупредить тебя: твоя подружка Гуля на каждом шагу рассказывает, что ты приезжаешь на съемку обдолбанная кокаином настолько, что даже на площадку не можешь выйти.

– У меня же аллергия.

– Шоу-бизнес. Ничего личного.

– Вот сука. Чистый овощ.

Соглашаюсь дать интервью для радио.

– Как вы собираетесь праздновать Новый год?

Мы сидим на Рублевке, в ресторане «Mario». Журналистка держит в руках микрофон. «Love Radio».

– О! – Я довольно улыбаюсь. – Молодой человек, который сейчас за мной ухаживает, пригласил меня на романтический ужин.

– И что это за ужин? – радуется журналистка. – Вы будете вдвоем? Или в компании?

– Мы будем вдвоем! – фантазирую на ходу. Официант заинтересованно слушает. – Подробностей я не знаю. Но он даст мне знак. Я должна увидеть что-то такое, что будет его посланием

– Надо же, как романтично! – ахает журналистка. Ей лет двадцать.