Доводы рассудка

Когда вечер кончился, Энн с невольной улыбкой поздравила себя с тем, что явилась в Лайм, оказывается, проповедовать терпение молодому человеку, которого прежде в глаза не видела; но по зрелом размышлении ей пришлось себе признаться, что, как и многие великие моралисты и проповедники, она весьма мало могла подкрепить неотразимое красноречие живым своим примером.

ГЛАВА XII

Энн и Генриетта, заметя поутру, что проснулись раньше всех, решились до завтрака прогуляться к морю. Они сошли на песок и смотрели на волны, бежавшие к их ногам под нежным юго-восточным ветерком со всем великолепием, какое только возможно на столь низком берегу. Они отдали должное красотам утра; похвалили море; согласились на том, что ветер необычайно свеж, – и затем умолкли и молчали, пока Генриетта вдруг вновь не заговорила:

– Да! Я совершенно убеждена, что морской воздух целебен для всех почти без исключения. Безусловно, он был очень полезен доктору Ширли после болезни ровно год назад весною. Он сам уверяет, что месяц, который он провел в Лайме, помог ему больше всех лекарств; и что на море он всегда словно молодеет. Вот я и думаю, какая жалость, что он не живет постоянно на море. Ему бы совсем бросить Апперкросс и перебраться в Лайм. Право же, Энн! Ты согласна, что так было б лучше и для него, и для миссис Ширли? У нее тут родня, много знакомых, ей было б веселей, и, конечно, она бы с радостью поселилась там, где есть помощь под рукой, на случай, если ему вдруг опять станет хуже. До чего же грустно, что такие люди, как мистер и миссис Ширли, за свою жизнь сделавшие столько добра, конец дней обречены влачить в Апперкроссе, где, кроме нас, им не с кем словом перемолвиться. Хоть бы друзья ему намекнули. Это их прямой долг, по-моему. Его легко сюда отпустят, в его-то годы и с таким добрым именем. Вот не знаю только, как он оставит свою паству. Он на редкость строгих понятий. Чересчур даже строгих. Ведь, право же, Энн, это чересчур! Ты согласна, что священник вовсе не должен жертвовать здоровьем во имя обязанностей, которые мог бы прекрасно нести другой? И ведь Лайм всего в каких-то семнадцати милях от Апперкросса, так что, случись неполадки и будь кто-то вдруг чем недоволен, он сразу узнает, ведь правда же, Энн?

Энн не раз улыбнулась про себя в продолжение сей речи и отвечала, от души желая войти в положение и девушки и молодого человека, хотя что, собственно, могла она высказать, кроме самых общих суждений? Она и сказала все, что было уместно; согласилась с тем, что доктор Ширли вправе отдохнуть; заметила, что весьма бы недурно, если б нашелся деятельный, честный молодой человек, который мог бы взять на себя заботы о пастве, и не преминула намекнуть, что этому молодому человеку не мешало бы быть женатым.

– Вот если бы, – отвечала весьма довольная своей собеседницей Генриетта, – если бы леди Рассел жила в Апперкроссе и была дружна с доктором Ширли. Я слышала, что леди Рассел так умеет повлиять на всякого! Она, мне кажется, всякого в чем угодно может убедить. Я боюсь ее, я уж тебе говорила, просто боюсь, до того она умная. Но я немыслимо ее уважаю и много бы дала, чтобы и у нас в Апперкроссе оказалась такая соседка.

Энн позабавил странный способ, который избрала Генриетта для выражения своей благодарности, и позабавила мысль, что все члены семейства Мазгроув при нынешнем обороте событий должны благоволить к другу ее леди Рассел. Ответить она успела, однако ж, весьма бегло, лишь выразив надежду, что такая соседка еще может оказаться в Апперкроссе, – ибо навстречу им шла Луиза и капитан Уэнтуорт. Они тоже решили погулять, пока не готов завтрак; но Луиза тотчас спохватилась, что хотела что-то купить в здешней лавке, и потянула всех за собою. Все послушно за нею последовали.

Когда они подошли к лестнице, ведшей от берега вверх, господин, в ту именно секунду собравшийся по ней спускаться, учтиво посторонился, уступая им дорогу. Они поднялись и прошли мимо него; и когда они проходили, лицо Энн привлекло его внимание, и он взглянул на нее с восторгом, который ей не мог не польстить. Она на редкость хорошо выглядела; от свежего ветра на щеках ее играл нежный румянец, глаза блестели, и это придавало былую прелесть правильным милым чертам. Не вызывало сомнений, что незнакомый джентльмен (а он, по всему, был джентльмен) умел это оценить. Капитан Уэнтуорт тотчас на нее оглянулся, и заметно было, что от него не укрылось сие обстоятельство. Он смотрел на нее блестящими глазами, в которых она читала: «Вы очень понравились этому человеку, и даже я в эту минуту почти узнаю прежнюю Энн Эллиот».