Красное колесо. Узел III. Март Семнадцатого. Том 2

Второй шаг: приём в адвокатуру всех евреев, помощников присяжных поверенных. (О, какая возникнет сразу популярность и прочность!)

Затем: немедленно прекратить политический сыск и дознания по всей Российской империи!

Пока, для завтрашних газет, – довольно.

А ещё – у него оставались любимые узники в министерском павильоне. И самый, лично излюбленный из них, министр Макаров. Без Керенского его бы не схватили, он бы ушёл: во вторник его задержали, привели, но освободили: враг Распутина и не освобождал Сухомлинова. Но память людская забыла, что Макаров противостоял восходящей звезде Керенского в деле о Ленском расстреле, мог не дать ему взлететь в решающие месяцы перед выборами в 4-ю Думу. Но когда Макарова освободили – был поздний вечер, он побоялся возвращаться по революционным улицам и нашёл пристанище в частной квартире на антресолях дворца. А Керенскому – к счастью шепнули! И он прихватил двух вооружённых солдат, бегом по лестницам наверх, сам ворвался в квартиру и сам снова арестовал Макарова!

Однако и много уже их, арестованных сановников, набралось в павильоне, битком. А самым опасным и зловредным здесь не место. Решил Керенский: сегодня же ночью, когда не будет публики, под строго надёжным конвоем перебросить их в Петропавловскую крепость.

Это будет – и народный эффект!

А что ожидало теперь самого Александра Фёдоровича – наполняло его ещё новым освобождением! В первые же сутки революции тут, на кушетке, сообразил он, что эти невиданные обстоятельства освобождают его от скучного домашнего плена: стало естественно теперь, что он никак не сможет ходить ночевать домой – ещё долго, долго! В понедельник утром ускочив из дому, он больше туда не ступил ногой.

А дальше… рисовалась упоительная вереница встреч… В миг успеха всегда находятся женщины, готовые радостно нас принять. Как будто, притаясь, они все ждали этого момента, – а тут все сразу объявляются, улыбаются, зовут облегчить историческое бремя.

А пока – эти ночи прокорчились тут на таврических диванах, столах и стульях, да и ночей не было. Но надо было устроить свой быт на холостую ногу в министерстве юстиции: взять себе кабинет министра, ещё пару комнат – а остальную казённую квартиру оставить жене арестованного Добровольского. На нужду исторической личности сразу появляются и нужные помощники: перед Керенским вырос граф Орлов-Давыдов (Керенский был шафером на его второй свадьбе, с актрисой Пуаре), и всем усердием готовый услужать и помогать: для кормления Александра Фёдоровича приставить своего графского повара, и всюду сопровождать, и вообще выполнить любое интимное поручение. Сам граф, правда, очень пострадал в общественной репутации после скандала разводного процесса с Пуаре (для неё разводился, а она дурачила его ложной беременностью, мнимыми родами, и только случайно граф догадался, и сколько позора). Но всё равно – граф! и какая старинная звонкая фамилия! и богат!

340

* * *

В Москве морозец – градуса три. Улицы переполнены ещё больше вчерашнего. Всеобщее торжество. Раздаются, теснятся, чтобы пропустить вооружённые автомобили. Кое-где военные оркестры. Во главе военных отрядов уже не только прапорщики, но – подполковники и полковники.

Около городской думы два английских офицера с восторгом говорят публике: «Мы знали, что Россия – великая страна, но не знали, что у вас такая прекрасная дисциплина. Наконец настоящая Россия нашла себя! Мы передадим в Англии, что мы видели».

Со ступенек думы объявляют: в Луге создался отряд, который арестует царя.

В самой думе стало так тесно, что сегодня днём подполковник Грузинов реквизировал кинематограф «Художественный» на Арбатской площади и перевёл туда свой штаб восстания. Сам он объезжал город на автомобиле и везде держал речи.

* * *

Весь день в разных местах Петрограда – митинги, политические речи: какая будет власть? что будет с царём?

Какой-то в затёртом пальтишке:

– Товарищи! Да разве Родзянко и Милюков могут нам дать землю и волю?

Студент:

– Товарищи! Это говорит провокатор!

А тот:

– Вас хотят усыпить, чтобы вы подчинились и больше ничего не требовали!

Вылезает господин в чёрной мягкой шляпе и держит речь о честности Родзянки:

– Он много лет защищал народные интересы!

В толпе на лицах- страдание нерешённости: кому верить?