Красное колесо. Узел III. Март Семнадцатого. Том 2

Знают ли дети? Нет, ещё не говорила…

Успела предупредить, чтоб не верил в измену Конвоя, это всё – недоразумение!

И успела узнать, кто же именно были те два – скота! – приехавшие вырывать отречение.

Измысленное дьявольское унижение! – послать именно этого хама свинью Гучкова, личного мстительного врага. Ещё этой горечи недоставало в чаше страдальца!

Только растравилась разговором. Всё недосказано.

А утром сегодня – прорвалась телеграмма от Ники, из Ставки же. Он – получил её вчерашнюю телеграмму, о счастье, восстанавливалась связь! Но у самого была фраза: отчаянье проходит.

Проходит? – да, слава Богу. Но то, что он, изумительно сдержанный, решился слово это поместить в открытую телеграмму, – распахнуло Александре всю чёрную бездну, пережитую мужем. Та была ещё черней, чем можно вообразить.

Сегодня днём в зелёной комнате со спущенными занавесками, где лежали все дети, дописывала вчерашнее письмо. Вчера та офицерская жена не уехала, и можно было ещё дописать с ней. Она бралась теперь ехать и дальше – в Могилёв, и передать письмо.

Боюсь думать, что ты выносишь? Как ты там – совершенно один? – это сводит меня с ума. (О, догадается ли тем временем – прислать письмо вот так же, с кем-нибудь, с нарочным?)

О! придут лучшие времена, и ты, и твоя страна будут сторицею вознаграждены за все страдания. Нельзя падать духом, христианство учит нас верить до последнего вздоха. Впереди – ещё воссияет светло, и Бог ещё воздаст сторицею за страдания монарха.

Вон, погибла, растерзана Сербия – это кара за то, что они убили своего короля и королеву.

Не может быть, чтобы Господь судил и России такой жребий.

Когда не хватает человеческого соображения и человеческих сил – высокие души имеют свой выход, – выход в веру! И Александра – умела отдаваться этому возносящему порыву в небо. Чем было вокруг темней и сдавленней – тем ярче сиял над ней небесный колодец. Это были минуты – и часы – мистического экстаза, когда дано было ей видеть другим, высоким зрением!

Он отрёкся – но может быть именно так он и спас царство сына! Незапачканная корона ещё вернётся на чистую голову сына!

Ещё наступят хорошие времена, поворот к свету. Ещё наступят великие и прекрасные времена для всей России! Чует сердце – это всё не кончится так просто и уныло. Бог с небес – пошлёт помощь.

Недаром наступает сегодня Крестопоклонная неделя!

Когда недостаёт человеческого соображения – открывается путь, доступный лишь избранному пониманию: чудо!

О мой герой! Мы снова увидим тебя на престоле, вознесенным обратно твоим народом. Ты будешь коронован – самим Богом, на этой земле, в своей стране!

Вот говорят: после отречения люди вне себя от отчаяния. И среди войск – начинается движение протеста. Они все – обожают своего Государя. Я чувствую: армия восстанет! – и вознесёт тебя снова на трон!

415

С «Петропавловска» потребовали от имени команды арестовать на «Кречете» старшего лейтенанта Будкевича, которому они почему-то не верят. Почему?… И – как этому противиться, если требует, волнуется целый дредноут?

Сухопутные команды потянулись с утра сегодня в порт, желая видеть адмирала, желая иметь у себя совет депутатов.

На обширной припортовой площади перемешались солдаты, матросы, слышались «ура».

Непенин до девяти часов принял матросских депутатов, выслушал. Приказал приготовить для их собрания в столярной мастерской чаю и хлеба.

После девяти принял офицеров, пришедших с сухопутными частями. Дал разрешение сухопутным полкам «сорганизоваться».

Понятно было, что надо протянуть немного времени, пока сюда дойдёт благодетельное влияние новой власти, даже сегодня ещё могут успеть сюда депутаты Думы. Ведь в Ревеле посланием Керенского почти восстановлен порядок. (И комендант возвратил оружие полиции и жандармерии.) В Петрограде уже опубликованы оба манифеста об отречении.

Но в последнюю ночь не выдержал флот! Этих убийств (ещё все подробности их, ещё все имена не были известны на «Кречете») – нельзя было отодвинуть из памяти, но не момент был и упрекать матросских депутатов или даже задумывать кару. В этом и трагичность революционных убийств: они не судимы, не оспоримы, даже не требуют извинений: убили – и убили, всё, не повезло кому-то.

Надо было широким сердцем понять смущенье этих тёмных людей, всегда обделённых социальной справедливостью, и чью-то злую предрассветную телеграмму с угрозой убить самого адмирала, – надо было видеть всю широкую картину начавшегося освобождения России и в этой картине удержать Балтийский флот до просветления.