Красное колесо. Узел III. Март Семнадцатого. Том 2

Да что Ярик! – в 200-тысячном городе не выставился вообще ни один недовольный, ни один противник переворота! То существовали какие-то «правые» и казались сильными – и вдруг они исчезли все в один день, как сдунуло! – и их газета, заняли их типографию, а «Русский клуб» поспешил признать новое правительство. Вообще не оказалось в Ростове ни единого человека среди начальства, кто верен был бы царю! – такого и никто бы раньше не предположил. Вся полиция признала руководство Революционного комитета, а тем временем из тюрьмы успели сбежать и рассыпались по городу двести уголовников. И вот уже, приветствуя революцию, шагал строем гарнизон, части – во главе с офицерами, оркестры играли марсельезу, – а поручик Харитонов стоял среди публики вдоль края тротуара и растерян был, как понимать. Солдаты целовались со студентами. Начали сдирать гербы и двуглавых орлов. И от той же марсельезы не стало спасения и в театрах: играли её перед всеми спектаклями.

Нахичеванские армяне – вели себя куда приличней и сдержанней ростовчан: такого всеобщего обниманья и целованья на улицах не было у них, а ведь пылкие люди. Была у них осмотрительность, совсем утерянная ростовчанами.

Но даже и в Новочеркасске, уж на что царском городе, противники переворота даже не высунулись, а ликовали такие же как в Ростове студенты, интеллигенты.

Нет, что-то не то. Надо ехать скорей в свой полк.

Сказал маме, что надо в полк, время быть на месте. Властна была мама, но не из хлопотливых матушек. Может и обиделась, не показала. Не уговаривала. Но денька два ещё с нами?

В полк-то в полк, но ещё ж и оставались дни.

В полк-то в полк, но весь приезд Ярика в Ростов, ещё сбитый этой перемутной революцией, оказался так неудачен в своём собственном. Обманули родные камни, затосковал. Надо было как-то иначе ехать.

А задумал теперь: на обратной дороге – да заехать в Москву. Московские места – тоже свои, три года военного училища. И тоже – воспоминаний.

Потому ли что смерть всегда впереди – старое родное всё хочется и хочется видеть.

Да ведь и Ксана там, печенежка.

Вдруг представил себе белозубую эту печенежку с мягкими плечами – и сердце забилось.

Забилось по-новому. Но не выдал никому.

440

Довольно было Саше только раз появиться в Таврическом дворце, спросить, кто тут вызывал «офицеров-социалистов», – и всё разъяснилось. Его отвели к лейтенанту Филипповскому, моряку, который сразу и узнал его:

– Да где же вы были? Куда ж вы пропали?

И Саша с удивлением узнал, что он – совсем не песчинка, затерянная в Петрограде, но вполне замеченный важными людьми человек. Прежде всего он – «офицер революции 27 февраля», их таких перечесть на пальцах, и Филипповский не забыл, что он брал Мариинский дворец. Затем он, как сам себя теперь заявлял, «офицер-социалист», что тоже было большой редкостью, всего малая кучка была и таких. И так он здесь был нужен почти позарез – и промахом его было, что он ушёл из Таврического и несколько дней тут не показывался.

Ошибкой было, что он влип в этот комиссариат Петербургской стороны и погрузился там в смену караулов, спасение складов, разнятие драк, ловлю грабителей, самовольно обыскивающих, – а теперь бы предстояло убирать опрокинутые столбы, фонари, помогать трамваю. Дело его было, конечно, не там (вчера же сходил и уволился) – а вот здесь.

Много, много тысяч офицеров красовалось в России – заносчивых, надменных, грубых, глупых, грозных, но много ли среди них социалистов? Сейчас эта гордая масса (в которой Саша задыхался несколько лет) сотрясена, сбилась как стадо, угодничает, притворяется перед восставшим народом, подписывает униженные документы – но естественно, что солдатская масса не верит ей – и права! Разве это старое офицерьё может существовать без царя? Им нужна палка, и непременно из Успенского собора, чтоб удары крепче и царская ласка теплей.

Однако армия не может обходиться без офицеров – и с кого же первых натягивать это революционное офицерство, если не с социалистов? Подобно тому как юристы-социалисты призваны в новые мировые суды – так офицеры-социалисты должны сплотить искреннее революционное офицерство. Кадровое будет сейчас тесниться и даже сметаться с пути – а вверх взлетать будут даже из рядовых, как во всякую революцию, как в Великую Французскую простые конюхи становились генералами.

Всё это объяснил ему Филипповский, – и Саша радостно впитал, принял – и к действию. Ни «офицеров революции 27 февраля», ни офицеров-социалистов (каким оказался тут и прапорщик Знаменский, начальник караула бывших министров) не оказалось достаточно для заметных действий. Но вот была цель: расколоть офицерство, и ото всей его тёмной, монархической, затаённо-враждебной массы – отделить хотя бы тех, кто сознательно стоит за республику, и готов заявить об этом вслух. Заявивши вслух – они уже и отколоты от остальных, а те, оставшиеся, почувствуют себя за обречённой чертой.