Красное колесо. Узел III. Март Семнадцатого. Том 2

Правительство как будто желало продолжать войну? Но ничего не делало, чтоб сохранить армию.

Отклик пришёл из Тифлиса, но помощи в нём не содержалось: повелевал великий князь генералу Алексееву объявить в самых категорических выражениях Львову и Родзянке, что и он, великий князь, требует от них категорического обращения к войскам, иначе и он, великий князь, безусловно не ручается за поддержание дисциплины, следствием чего явится неминуемый проигрыш войны.

А ещё велел Верховный Главнокомандующий его высоким именем объявить войскам, что никакие такие «делегации» не посланы правительством, а все подосланы врагами России.

Там, далеко, ему не чувствовалось, как это здесь никого не убедит.

И вот прошло шесть беззвучных безотзывных часов – и Алексеев погнал Львову-Гучкову-Родзянке новую телеграмму. Что какие-то неуловимые элементы создают солдатские организации на Северном фронте, наблюдается их попытка стать хозяевами во Пскове. Дабы не допустить позора России, новому правительству необходимо наконец проявить власть и авторитет: срочно, определённо и твёрдо сказать, что никто не смеет касаться армии. А военный министр должен воззвать, что основной долг армии – сражаться с врагом внешним, а никакие делегации не имеют права вводить перемены в нормы войсковой жизни. Нужно спасти войска от развала всеми силами и способами!

Они там все были на местах и на отзыве, пока шла речь, как получить министерские посты. А получив – заглохли, онемели. От того, что делалось на фронте, от Свеаборга и уже до Киева, правительство воюющей страны должно было сотрястись, отвечать на телеграммы каждые десять минут, приходить к аппарату через полчаса! Но в заколоженном отупевшем Петрограде не хотели ни понять, ни откликнуться.

И спустя ещё три часа, уже вечером, Алексеев послал новую телеграмму всё тем же троим и всё о том же: что армия катится к полной небоеспособности, грозит проигрыш войны. И приведёт к роковой катастрофе всякое промедление в присылке текста новой присяги. Брожение в армии можно объяснить исключительно тем, что для массы простонародия остаётся непонятно истинное отношение правительства к воинским начальникам.

И – как об стенку горох. Правительство – молчало.

А действовать смело сам военными средствами – генерал Алексеев не решался, после отговоров Гучкова.

445

Где же та множественность путей, которая открывается в обширной талантливой стране перед талантливым человеком, наконец пришедшим к власти? Такого обременённого унизительного положения, какое застигло Гучкова в первые же сутки на посту военно-морского министра, он никогда не мог бы представить, это не почерпнуть было ни из какого опыта. В Кронштадте и Гельсингфорсе убивали, говорят, по каким-то заготовленным спискам, – и лучших боевых офицеров, совсем не в хаосе обезглавили флот! Но ни тех убийц, ни даже убийц Непенина Гучков не мог арестовать, расстрелять, ни даже наказать, ни даже побранить, но писать по морскому министерству приказ такой, какой согласится выполнить революционный сброд: «…порядок в России повсеместно восстанавливается. Повинуйтесь своим начальникам, так же как и вы признавшим произведенный народом переворот…»

Сегодня было воскресенье, – но какое кому теперь воскресенье? Все министры ехали по своим министерствам, а после трёх часов должно было заседать и всё правительство. (Да как оставаться дома? – в трёхсотый раз опять какая-то нависшая необъяснённость, тяжёлые взгляды жены, – ещё на это тратить нервы в такой момент! Придумал: переедет один в министерскую квартиру при довмине. Выглядит естественным шагом: надо находиться при прямом проводе.) И Гучков с утра поехал в довмин.

Тут ждали его телеграммы. От Эверта и Брусилова – об арестах военачальников и самовольных выборах. Из Моздока: смещён атаман Терского войска. Из Читы: смещён атаман Забайкальского войска, да не казаками, а каким-то общегражданским комитетом. А в 171 пехотной дивизии солдаты арестовали весь штаб. Да вот рядом, в Сестрорецке: солдаты арестовали всех офицеров!

Что же делать?

Да Гучков охотно бы сейчас порвал с Советом депутатов! начал бы с ними открытый конфликт, – это было в его натуре – грохоту побольше! Ему даже легче так.

Но ведь всё правительство отшатнётся, он так и видел этих трусов, а есть и министры-заискиватели перед Советом. И потом: раз петроградские воинские части уже захвачены Советом – к чему такой конфликт может повести, если не к гражданской войне? А как отважиться поднять её, когда идёт война внешняя?