Красное колесо. Узел III. Март Семнадцатого. Том 2

Так называемый командир Измайловского батальона – а как его теперь не принять, отставить? – один напитал генерала Корнилова живыми сведениями. Батальон – ещё благополучный, убили только двоих офицеров да два десятка сместили. Всем заправляет второразрядник из петербургских образованных, заседания офицеров не происходят без представителей комитета. В первом приказе по батальону что же пришлось говорить? Благодарность за избрание, счастье от переворота, выпущен на свободу могучий русский дух, от которого должно задохнуться всё немецкое…

– А что, Лавр Георгиевич, в этом есть правда? – с надеждой поддержал Гучков.

Ведь действительно немецкое, остзейское нас давило двести лет. На этом можно будет искать общий язык с солдатами. И от немцев – сильно почистить армию, хоть, допустим, все они верны.

И ещё так придумали Измайловские выборные офицеры: немедленно приступить к созданию «железной просвещённой дисциплины». Но, мол, казарма – наша святыня, и пусть рабочие не учат нас военному поведению.

Ещё больше понравилось Гучкову:

– Замечательно сказано! Это надо будет перенять. Железная просвещённая!

Нужда скачет, нужда пляшет. По нужде придумали перепуганные офицеры, как приспособиться к новым обстоятельствам, – и неплохо! И в приспособлении теперь только и может быть выход, когда всё упущено и так уже разляпано. Но под воздействием идущей войны должно ж это как-то соединиться.

Гучков повеселел. Может быть, как-то всё и спаяется на русском духе, на патриотизме.

Не слишком отзывчив был Корнилов, не погорячился согласиться.

– А почему парад отменить? Это хорошая форма объединения.

– Плохая форма, – отозвался Корнилов. – Кто принимать будет? Вы? Я? А рядом – Совет депутатов? Без Совета – невозможно. Так лучше никакого парада совсем. Объеду по батальонам.

Быстро он разобрался, верно. Ай да генерал. А на вид – темноватый.

Сидели на заднем сидении рядом, и при свете ручного фонарика прочёл Гучков проект завтрашнего приказа по Округу. Это было коротко, и язык – куда сдержанней измайловского, не обещал Корнилов слишком многого. Великий русский народ дал родине свободу – русская армия должна дать ей победу. Народ вам много дал – но и много ожидает от вас. Явитесь радостным оплотом новому правительству. Да поможет нам Бог!

Он – и прав. Наклоняться пред солдатом нельзя. Он и прав.

Да, постепенно выработается манера, обращение. Даже, может быть, в своём 114-м приказе Гучков и переторопился. Корнилов попал в плен потому, что оставался с арьергардом, прикрывал отступление. Попал тяжело раненный. В австрийском плену изучал их армию, их пособия для солдат – искал слабых мест. Затем как-то изобразил болячку, с которою перевели в госпиталь, а оттуда бежал вместе с одним чехом, австрийским солдатом. Шли горами, лесами – в Румынию. Питались ягодами. Измучились, изодрались. Спутник попался – и расстрелян. Корнилов успел перейти к румынам в ночь под объявление войны – иначе б не перешёл.

Всё в нём было добротное, настоящее, военное.

А родом? Родился – на Иртыше, в детстве – бедность, отец – казак, мать – бурятка. С 13 лет – в Сибирском военном корпусе, потом Михайловское артиллерийское училище. Долго служил в Туркестане, на Кавказе, вёл разведку в Афганистане, все тамошние языки изучил. Был военным агентом в Китае.

Какой самородок. А лет ему? 46, моложе Гучкова. Но начни по спискам выбирать новых начальников – ведь пропустишь, не заметишь.

Знакомиться с царскосельским гарнизоном? Можно было – объездом их казарм, 1-го, 2-го, 3-го, 4-го гвардейских стрелковых полков, а можно – в ратушу, где, как известно, заседает сборище всех тутошних агитаторов. (Поехали в ратушу.) В Царском Селе – большой гарнизон, потому что множество казарм было тут настроено за годы.

Но уж быть в Царском Селе – зачем и ехал?… Зачем ехал? – всё прояснялось Гучкову, зачем ехал сам: повидать царицу!

Они, такие всевластные неделю назад и так его ненавидевшие, – разъединены, не могут увидеться. А Гучков – поехал к нему , взял отречение, теперь – к ней .

Явить себя? Посмотреть на неё?

Он сам не понимал точно, зачем, но была страсть, болезненное наслаждение, как провести по больному, но выздоравливающему месту.

Связь ненависти в чём-то похожа на связь любви: она избирательно соединяет двух людей, с острым любопытством друг ко другу.