Поцелуй ангела

— Еще он говорит, что ты наследник российской короны — Угомонись и делай, что я тебе сказал.

Дейзи подавила вздох. Боже, как с ним сложно! Достаточно одного объяснения в любви, чтобы он бросился в атаку Трудно сохранять достоинство, стоя в одном белье под его пристальным взглядом, но придется. Не стоит больше добиваться ответов на мучившие ее вопросы.

Он насмешливо взглянул на жену:

— Когда будешь снимать с меня джинсы, встань на колени.

Каков подонок!

Его губы вытянулись в узкую полоску.

— Давай!

Дейзи сделала три глубоких вдоха. Она не ожидала, что он поступит с ней так по-свински. Удивительно, к чему приводит человека обыкновенный страх Он хочет, чтобы она бросила ему в лицо свое объяснение в любви, отказавшись от него. Сколько тигров можно усмирить за один день?

Глядя на надменно прищуренные глаза и раздувшиеся ноздри, Дейзи вдруг ощутила непреодолимую жалость и нежность.

Бедный мой возлюбленный! Он пытается справиться со своим страхом единственным доступным ему способом, и ругать его сейчас за этот страх — значит только усугубить положение. О Алекс, что сделал с тобой твой дядя?

Пристально посмотрев ему в глаза, Дейзи медленно опустилась на колени Перед мужем. Ее охватила волна чувственности, когда она еще раз увидела, как он возбужден. Даже страх не смог уничтожить его влечения к ней.

Алекс упер руки в бока.

— Черт тебя побери! Где твоя гордость?

Она села на пятки и вгляделась в скуластое лицо с резкими морщинами, очерчивающими решительную линию рта.

— Гордость? В моем сердце.

— Ты позволяешь мне унижать тебя!

Она улыбнулась:

— Ты не можешь этого сделать. Унизить себя могу только я сама.

В комнате повисла хрупкая тишина. У Алекса был настолько истерзанный вид, что Дейзи с трудом выносила это зрелище.

Она снова встала на колени и приникла губами к его мускулистому животу Покусывая Алекса, она расстегнула пуговицу и начала расстегивать молнию.

Алекс покрылся гусиной кожей.

— Я совсем тебя не понимаю. — Голос его звучал устало и глухо.

— Нет, понимаешь. Ты не понимаешь себя.

Схватив жену за плечи, Алекс рывком поставил ее на ноги.

Глаза его потемнели от невысказанной муки. Дейзи стало не по себе.

— Что мне с тобой делать? — спросил он.

— Может быть, полюбить меня?

Он шумно выдохнул и впился в губы Дейзи страстным поцелуем. Она чувствовала его отчаяние и свое бессилие помочь ему.

Поцелуй захватил обоих и закружил в вихре сумасшедшей страсти.

Она не помнила, разделись ли они сами или раздели друг друга, но спустя несколько мгновений они лежали в постели совершенно обнаженные. Теплая, плотная, почти осязаемая чувственности тугой волной разлилась по ее телу. Алекс целовал ее плечи, грудь, живот. Она развела ноги и не стала противиться, когда он приподнял ее колени.

— Я буду ласкать тебя везде, — глухо проговорил он, дыша на бедро Дейзи.

И он ласкал ее. Боже, как он ее ласкал!

Он не мог любить ее сердцем, но взамен любил всем своим телом, отдавая его с неслыханной щедростью. Страсть переполнила ее существо. Принимая все, что он мог дать, она платила ему сторицей, касаясь его грудью, лаская руками и мягкими теплыми губами.

Когда он наконец приник к ней всем телом, она обняла его ногами и тесно прижалась к нему.

— Да, — прошептала она. — О, да.

Преграды рухнули, и, когда они слились, Дейзи заговорила:

— О да… Так… Глубже… Как я люблю… О да… Вот так..

Она продолжала тихо, нараспев говорить, подогреваемая страстью и инстинктом. Если она замолчит, он попытается забыть, кто она такая, и она превратится в безымянное женское тело — одно из многих. Этого нельзя допустить. Ведь она — Дейзи. Она — его жена.

И она продолжала говорить, тесно прижимаясь к нему и убеждая Алекса в своей неповторимости.

За окном занимался рассвет.

— Это было одухотворенно.

— Ничего одухотворенного, Дейзи. Это был секс.

— Давай снова займемся им.

— Я еду со скоростью семьдесят миль в час, мы не спали и трех часов и все равно опаздываем в Аллентаун.

— Драная тряпка.

— Кого это ты назвала драной тряпкой?

— Тебя.

Он взглянул на жену, ив его глазах заплясали дьявольские искорки.

— Попробуй сказать мне это, когда разденешься.

— Я не стану раздеваться до тех пор, покаты не признаешь, что это было одухотворенно.

— А что, если я признаю это особенным? Вчера было и впрямь нечто особенное.