Гордость и предубеждение и зомби

Они углубились в парк и принялись подниматься вверх по холму, где зомби, с их высохшими мышцами и хрупкими костями, вряд ли могли их побеспокоить. Мистер Гардинер изъявил желание обойти весь парк, однако опасался, что близость живых мертвецов сделает это предприятие довольно опасным. Раздавшийся неподалеку вой одного из приспешников Сатаны подтвердил его опасения, так что они решили не сворачивать с проверенной тропы и вскоре, пробравшись между низко склонившимися деревьями, вновь спустились к реке — самой узкой ее части. Они перешли реку по незатейливому мосту, который, как им рассказали, был сделан из оскверненных надгробий усыпальницы в Пемберли.

Они очутились в настоящем уголке дикой природы — долина здесь почти переходила в ущелье, так что места хватало лишь для потока и узкой тропинки, терявшейся между деревьями. Элизабет так и тянуло ступить на нее, но, когда они перешли мост, миссис Гардинер заметила, как далеко они отошли от поместья, и, все еще страшась опасности, принялась упрашивать их не ходить дальше и поскорее вернуться к экипажу. Племяннице пришлось подчиниться, и они кратчайшим путем отправились по противоположному берегу назад к поместью. Впрочем, продвигались они медленно, поскольку мистер Гардинер, будучи большим любителем рыбной ловли, хоть и не имея на то достаточно свободного времени, так внимательно высматривал в воде форель и так живо обсуждал с садовником это свое увлечение, что практически не двигался с места.

Так, неспешно, они шли вперед и вскоре с большим удивлением заметили идущего им навстречу мистера Дарси, который был уже совсем недалеко. Деревья на этом берегу росли не так густо, что позволило им заметить Дарси до того, как он к ним приблизился. Однако, несмотря на изумление, Элизабет в этот раз была более подготовлена к встрече и решила держаться спокойно, если он надумает заговорить с ними.

На секунду ей даже показалось, что он хочет свернуть на другую тропинку. Возможно, он вернулся лишь затем, чтобы поохотиться на разбежавшихся неприличностей. Когда он скрылся за поворотом, она почти было в этом убедилась, однако тут тропинка свернула снова, и мистер Дарси оказался прямо перед ней. Заметив, что он по-прежнему держится приветливо, она, стараясь не уступать ему в любезности, похвалила красоту пейзажа, но тотчас же осеклась, с неловким чувством осознав, что ее восторги могут быть неверно истолкованы. Покраснев, она замолчала.

Миссис Гардинер стояла неподалеку от них, и, воспользовавшись паузой, мистер Дарси попросил Элизабет оказать ему честь, представив его своим друзьям. Такой любезности она от него вовсе не ожидала и едва сдержала улыбку, отметив про себя, что теперь он ищет знакомства с теми самыми людьми, против родства с которыми так восставала его гордость, когда он делал ей предложение.

«Представляю, как он удивится, узнав, кто они такие, — подумала Элизабет. — Он ведь принимает их за людей из высшего общества!»

Тем не менее она сразу же представила их друг другу и, поясняя, кем Гардинеры ей приходятся, искоса взглянула на мистера Дарси, чтобы посмотреть, как он вынесет такое, вполне ожидая, что он поспешит поскорее покинуть столь недостойное общество. Его удивление было очевидным, однако он стойко перенес эту новость и, более того, присоединился к ним и завязал беседу с мистером Гардинером. Элизабет не могла не радоваться, не могла не торжествовать! Как утешительно было сознавать, что у нее есть родственники, за которых ей не приходится краснеть, и теперь он об этом узнает. Она внимательно вслушивалась в их разговор с мистером Гардинером и радовалась каждой фразе и каждому наблюдению своего дяди, свидетельствовавшим о его уме, хорошем вкусе и безупречных манерах.

Вскоре они заговорили о мушкетной рыбалке, и Элизабет услышала, как мистер Дарси с величайшим радушием сказал, что пока ее дядя гостит в этих краях, он может приезжать и стрелять рыбу в его прудах, когда только пожелает, предложил снабдить его ружьем для рыбалки и указать места, где водится особенно много рыбы. Миссис Гардинер, которая шла под руку с Элизабет, то и дело поглядывала на племянницу с изумлением. Элизабет молчала, но ей безмерно льстила мысль о том, что именно она — причина всей этой любезности. И все же замешательство ее было так велико, что она не переставала спрашивать себя: «Отчего он так переменился? Что могло побудить его к этому? Невозможно, чтобы все это было из-за меня, невозможно, чтобы ради меня он сделался таким приветливым. Невероятно, чтобы он все еще любил меня, разве что, ударившись головой о каминную полку во время нашего поединка в Хансфорде, он серьезно повредился в уме».