Танатонавты

— Этот орден, — вещал Люсиндер, потрясая наградой, — создан для того, чтобы вознаградить тех, кто внесет вклад в развитие танатонавтики. Мы будем вручать его и нашим зарубежным коллегам, которые смогут приезжать сюда, чтобы сотрудничать с нами. Удачи всем!

Ох уж этот Люсиндер. Готов на все, лишь бы попасть в учебники истории. Ему мало быть президентом, разрешившим эксперименты со смертью. Чтобы наша эпоха уж наверняка запомнилась под его именем, ему приспичило изобрести «Орден Люсиндера» и завести собственный танатодром, который наверняка однажды получит его имя — как аэропорты имени Кеннеди или Шарля де Голля.

А вот его идея переманивать к нам успешных танатонавтов из-за рубежа гарантирует, что мы никогда не будем плестись в хвосте за иностранцами. Отличный ход.

И я предложил тост в честь президента.

91. Тибетская мифология

• Знай же:
• Вне твоих видений
• Нет ни Высшего судии мертвых,
• Ни демонов,
• Ни победителей смерти, Маджусри.
• Пойми это, и ты станешь свободен.

«Бардо Тодол», тибетская «Книга мертвых».

Отрывок из работы Фрэнсиса Разорбака «Эта неизвестная смерть»

92. За работу

На следующий день после официального открытия мы со своими пожитками переехали в наш дворец смерти.

Президент каждого обеспечил отдельной квартирой, а в лабораторию вело несколько входов, чтобы мы могли работать по ночам. Мы хорошо помнили, как нам досаждали окружающие, пока наша работа не получила признания, и с радостью переехали в новый дом.

Я выбрал себе жилье на четвертом этаже.

В лаборатории я нашел Рауля, сгоравшего от желания как следует врезать президенту Люсиндеру.

— Американцы, японцы, англичане!.. Он только о них и говорит. Он ничего не понимает! У нас море работы, но мы должны продвигаться только шаг за шагом и соблюдать при этом все меры предосторожности.

Я был озадачен тем, что мой друг заговорил о том, что мы должны работать без лишней суеты и спешки. Ведь он всегда подгонял нас, призывал идти вперед, невзирая на риск!

— Не нужно путать скорость с поспешностью.

В первую очередь следовало остудить чрезмерный пыл Феликса, стремившегося летать снова и снова.

Наш танатонавт сильно изменился после победы во Дворце конгрессов. Он давал одно интервью за другим. Его без конца приглашали принять участие в телевикторинах или круглых столах, и он обожал появляться на экране.

Я понимал его стремление отыграться за тридцать лет, когда общество в упор его не видело. Пластическая хирургия полностью изменила его исполосованное шрамами лицо. Талантливый офтальмолог сумел извлечь контактные линзы, из-за которых он все время моргал и щурился. А свою лысину он истребил, прибегнув к искусственной пересадке волос. Знаменитые кутюрье бесплатно одевали его, рекламируя свои дома моды. Красивый и элегантный, Феликс Кербоз стал настоящим олицетворением рыцаря смерти.

Он мелькал повсюду. Являлся на все премьеры, вернисажи, светские вечеринки в модных ночных клубах. Хозяйки самых роскошных гостиных боролись за право пригласить первого танатонавта к себе на раут. Феликс даже попал в Книгу рекордов Гиннесса как человек, дальше всех зашедший в загробный мир и вернувшийся оттуда. Он сидел в костюме супермена между победителем конкурса по раскусыванию вишневых косточек и человеком, выпившим больше всего пива, а со всех сторон к ним льнули топ-модели с потрясающими бюстами.

Феликс стал настоящим светским львом.

С одной стороны, мы этому радовались, потому что ради этого он захочет вернуться в мир живых из следующего полета, и в то же время мы нервничали, потому что его ночные тусовки постоянно мешали нашей работе. Феликс часто целыми днями валялся в кровати, приходя в себя после очередной попойки, вместо того, чтобы явиться на танатодром, свое рабочее место. К тому же он так привык к всеобщему восхищению, что еле слушал наши советы и разговоры о работе.

Однако он все-таки сохранил остатки профессиональной совести. За первую неделю после переезда в Бют-Шомон он дважды успешно возвращался из полетов на тот свет.

Феликс подтвердил существование стены «кома плюс двадцать одна минута», некой полупрозрачной перегородки.

«За этой стеной серебряная пуповина, удерживающая в этом мире, рвется, и силы воли, чтобы повернуть, не хватает», — говорил он.