Мужская верность (сборник)

Маруся смотрела на свое лицо. Вспомнился Чехов: «Вот тебе и дама с собачкой. Вот и сиди теперь…»

Подошла гримерша, стала покрывать лицо тоном. От губки пахло псиной. Прикосновения были неприятны.

Вечером ввалились гости. Марусе показалось, что они приходят к ней, как в трактир. Только в трактире надо платить, а у нее нет. Значит, бесплатный трактир.

Выгнать постеснялась, просто ушла в другую комнату. Заснула. Ее отсутствия не заметили.

…Дверь раскрылась, и вошла старуха. Маруся ее сразу узнала. Села на кровати.

– А икона где? – спросила старуха.

– Там… – Маруся показала пальцем в стену, вернее, за стену, где шла гулянка.

– Там ей не место, – сказала старуха. – Ты же обещала…

– Дом сгорел, где же мне жить?

– Можно у Бондаревых. Они уехали. А можно поставить новодел.

– Что? – не поняла Маруся.

– Сделать новый дом. Председатель поможет с лесом, плотники соберут за две недели. Там надо жить…

– Вы пришли за мной? Или за иконой?

– А это как хочешь, – сказала старуха. – Если не поедешь, я икону заберу. Живи без Бога…

Маруся проснулась от тишины. Гости давно разошлись. Пахло окурками. Икона висела на месте. Николай Угодник смотрел на Марусю. От старухи никаких следов, хотя какие следы могут быть от старухи…

Маруся не могла сообразить: ей приснилось или старуха в самом деле приезжала и ушла? А откуда она взяла адрес? Хотя адрес был в сельсовете, они оформили дом по всем правилам.

Маруся поднялась и на ватных ногах пошла в ванную. Сполоснула лицо, бросила на лицо прохладу и свежесть.

Впереди открывался новый день. Этот день будет состоять из съемок, где она изобразит противную или очень противную. Потом из пьянства, которое разрушит еще один сантиметр ее печени, и все окончится ненужной близостью с ненужным Володей. За этим днем наступит другой, такой же, и вся ее жизнь соберется из таких вот дней, без Бога.

Маруся сняла с антресолей чемодан, положила в него шубу, на шубу – икону, чтобы не побилась и не поцарапалась. Подумала: что взять еще? Раскрыла шкаф. В шкафу висели платья-декольте, страусовые перья, как у блоковской незнакомки. Все это показалось ей маскарадным набором. Или, как раньше говорили: маскерад.

Маруся вспомнила, как бы снова увидела деревню, три краски: черная, белая и перламутрово-серая. И такое состояние тишины и покоя, как будто в небе растворилась и замерла очарованная душа.

Небо было не сплошным и тяжелым, как ватное одеяло. В одном месте пробивался свет, как будто сын Божий светил фонариком в этот угол земли.

Маруся вдруг догадалась, почему Иисус не остался на земле, а вознесся к отцу. Выражаясь человеческим языком, на земле он был в командировке. А ТАМ была его основная работа.

Зазвонил телефон. Маруся не подошла. Кто звонит? Зачем? Какая разница… Ее здесь больше ничего не интересовало.

Первая попытка

Моя записная книжка перенаселена, как послевоенная коммуналка. Некоторые страницы вылетели. На букву «К» попала вода, размыла все буквы и цифры. Книжку пора переписать, а заодно провести ревизию прошлого: кого-то взять в дальнейшую жизнь, а кого-то захоронить в глубинах памяти и потом когда-нибудь найти в раскопках.

Я купила новую записную книжку и в один прекрасный день села переписывать. Записная книжка – это шифр жизни, закодированный в именах и телефонах. В буквах и цифрах.

Расставаться со старой книжкой жаль. Но надо. Потому что на этом настаивает ВРЕМЯ, которое вяжет свой сюжет.

Я открываю первую страницу. «А». Александрова Мара…

Полное ее имя было Марла. Люди за свои имена не отвечают. Они их получают. Ее беременная мамаша гуляла по зоопарку и вычитала «Марла» на клетке с тигрицей. Тигрица была молодая, гибкая, еще не замученная неволей. Ей шла странная непостижимая кличка Марла. Романтичная мамаша решила назвать так будущего ребенка. Если родится мальчик, назовется Марлен. Но родилась девочка. Неудобное и неорганичное для русского слуха «Л» вылетело из имени в первые дни, и начиная с яслей она уже была Марой. Марлой Петровной осталась только в паспорте.

Папашу Петра убили на третьем году войны. Она с матерью жила тогда в эвакуации, в сибирской деревне. Из всей эвакуации запомнился большой бежевый зад лошади за окном. Это к матери на лошади приезжал милиционер, а она ему вышивала рубашку. Еще помнила рыжего врача, мать и ему тоже вышивала рубашку. Мара все время болела, не одним, так другим. Врач приходил и лечил. Мать склонялась над Марой и просила: