200  

А – грозен.

Отец! За этим пойдут.

И фуражкой – два взмаха

= пушкам. Две пушки, уже готовы к бою, но

в глубине за деревьями, и облеплены усиленной

прислугой – чтоб выкатывать их на край леса.

Тут и Чернегу видим, он гол до пояса. Как наложенные,

как налепленные змеи плечевых мускулов,

а всё та же головка сыра с короткими усами,

но свирепая:

– Взяли, браты! па-катили!

Покатили! Покатили!

Хруст, лом, топот. И – отчаянный голос, его, не его:

– Беглый! А-гонь!

Ударили! И пулемёты наши, где-то близко. Уж сколько

есть, уж чем осталось.

Сзади, в спины,

= через крайние деревья видим: по мелкому

подлесью, промеж сосенок мелких

побежали наши, побежали.

Офицерики, конечно, впереди – и шашечками

поднятыми струят над головою -

жест беспомощный, совсем не опасный врагу, а для

своих: не отстаньте, ребята, мы же все заодно!

И рядом с бегущими.

= Не атака – а спотычка.

А кричат, что от “ура” осталось:

– А-а-а-а-а…

Тащат винтовки со штыками, но еле тащат, где уж

ими колоть!

Вот один – кувырк.

Убит? Нет, отдохнуть лёг за сосенным молодняком:

бегите уж без меня, я – весь, сожду судьбы и так.

И шашки офицерские – трепещут как подбитые,

сейчас свалятся.

Пулемётный тук.

= Падают наши! Ах, падают, винтовки роняют…

Как случилось? Одна штыком в землю воткнулась,

а прикладом качается, прикладом качается.

= Грохолец трогательно бежит, по лысине сзади

узнаём.

Неужели подобьют? Бежит!

= А ещё впереди, всех обогнав, – высокий

Первушин. Снова грозный,

на нас!

с усами страшными,

с винтовкой, штык наперевес!

И споткнулся

о низкую проволоку, незаметную.

= А из окопчика, из укрытия, навстречу

немец здоровый, штыком

подсадил

его, верхнего, страшного полковника!

Третья штыковая! Это надо же!

Рухнул полковник Первушин.

Пулемётами, пулемётами

= разрежается русская атака,

посеклась,

завернулась.

= И на краю леса озверённый кругломускульный

Чернега видит: уже не стрелять надо, а тикать.

И, вспрыгнув на пушечное колесо,

вывинчивает панораму, а по знаку его отнимают замки от орудий -

= и с ними побежали

все в лес,

в глубину! назад…


52

Сам генерал Клюев не был ни в голове корпуса, где Первушин, ни в арьергарде, где Софийский полк отбивался в стошаговом лесном бою, – он держался середины колонны, и путал, и метался, мотал её, от каждого заслона отворачивая. Кольцо окружения казалось ему неразрываемым, и некому было собрать полкорпуса на прорыв.

Остатки нашей артиллерии действовали сами собой: меняли позиции, стреляли прямой наводкой, где видели противника, при бегстве оттягивали орудия или покидали их. А тут ещё широкая болотистая речная полоса со многими канавами перегораживала русским путь там, где расступался грюнфлисский лес, и в этой болотистой низине тонула артиллерия, тонули обозы. И хотя по прямой уже видно было шоссе, и дойти до него было три версты, – уклонялись части опять на восток в сторону недостижимого Вилленберга, искали переход по сухому. Поток отступающих таял, каждый час исчезали куда-то не сотни, но тысячи. Беспорядочная толпа вокруг Клюева выкатилась на поляну близ Саддека, попала под перекрестный шрапнельный огонь, шарахнулась назад в лесок.

И тут – исполнилась чаша терпения единокомандующего окружёнными центральными корпусами. Во избежание напрасного кровопролития велел генерал Клюев поднять белые флаги – при двадцати батареях, протащенных, прокруженных черезо всю Пруссию! – и против восьми батарей противника. С рассыпанными десятками тысяч по лесам – против шести батальонов в этом месте.

Золотые слова: “во избежание кровопролития”. Каждый человеческий поступок всегда можно огородить золотым объяснением. “Во избежание кровопролития” – благородно, гуманно, что на это возразишь? Разве то, что надо быть предусмотрительным и во избежание кровопролития не становиться генералом.

Но – не оказалось белых флагов! Ведь их не возят по штату вместе с полковыми знамёнами.

Это было на поляне, близ выхода из лесу.

  200  
×
×