Дерево на крыше (сборник)

Вера лежала со спокойным разглаженным лицом – красивая и ясная. Может быть, она простила всех и вся. Или забыла всех и вся. Ее ждала встреча с сыном, с его картинами, которые он написал неземными красками.

Интервью вышло через полгода после ее смерти.

Лена с напряжением смотрела на экран.

Вера повествовала о своей жизни, и Лена с ужасом ждала, что Вера сейчас по ней пройдется. Размажет по стене. Отомстит, хотя бы словесно. И будет права по-своему. Пару слов за испорченную жизнь.

Сергей вжался в спинку кресла. Если Вера пройдется по Лене, то значит – и по нему. А у него пол-Москвы друзей, больше сотни подчиненных. Но – никаких имен. Никакого сведения счетов. Только достоинство и мужество.

Вера рассказывала, как потеряла главную любовь жизни – Александра. Потеряла единственного сына. Господь уготовил ей такой путь.

Вера читала свои любимые стихи – без актерства, очень просто, благородно, донося только автора. И ни в коем случае – себя.

Лена, привыкшая видеть Веру в разорванном халате, разлюбленную и униженную, была поражена размахом ее личности и таланта. Вера как будто пришла из зазеркалья, чтобы сказать: «Вот она – я. А вы все живите, как умеете».

В конце передачи Вера грустно улыбнулась и спросила ведущего:

– Я погорелица, да?

Ведущий подумал и ответил:

– Все мы погорельцы.

Все ждали от жизни большего. Хотели одно, получили другое. Каждому недодали.

Несколько раз в году, на церковные праздники, Александр навещал Веру на Ваганьковском кладбище.

Предварительно он звонил Рябе – это имя закрепилось за Ребеккой. Они встречались у входа на кладбище, покупали гвоздики. Вера любила эти стойкие цветы за то, что долго не вянут и пахнут гвоздикой.

Первое время после похорон к могиле Веры шли беспрерывно, в основном простые русские женщины. Такие, как она сама. Ее лицо и образ, запечатленные на экране, ее жизнь и страдания, ее глубокая вера, покорность судьбе переросли в Веру, а может, сравнялись с ней.

Люди шли и шли. Оставляли цветы. На могиле возвышался целый холм из цветов, внизу подсохшие, сверху – свежие.

Ручеек людей не иссякал.

Начался новый этап: Вера – святая Матрона. Икона. Нравственный идеал.

А может, она и была святая. Недаром же ей явился Иван Богослов. Не к каждому он подходит и заговаривает, не каждого так испытывает на прочность.

Постояв у могилы, Ряба и Александр шли к выходу. Не торопясь, гуляя по кладбищу.

У Александра развязался шнурок, тащился по земле, пылясь. Александр не спешил его завязать. Для этого надо наклониться, а у него болела поясница. Мучил радикулит.

Пятнадцатилетняя Ряба забежала вперед, легко присела, завязала шнурок на бантик и выпрямилась. Смотрела на деда синими, бесконечно родными глазами Ванечки.

Что было в жизни Александра самое драгоценное: Вера, Ванечка, Ряба – все те, кого он так страстно не хотел.

– Дитя мое, – растроганно проговорил Александр.

– Это ты дитя мое, – отозвалась Ряба и поправила шарф на его шее.

Лето еще не установилось. Но солнце припекало, а в тени было прохладно и ветрено.

Мужская верность

На двери его кабинета висела табличка: «Денис Петрович Мальцев. Профессор». Но вся лаборатория, игнорируя табличку, звала его Деничка. Его все любили, и было за что: ошеломительно талантливый, добрый, открытый настежь, как большой ребенок.

Он знал все: откуда взялась Земля, как появился первый человек, что было миллионы лет назад и будет миллионы лет спустя. Говорить с ним было – счастье. Единственное, я никогда не чувствовала в нем мужчины. Он был вне секса, и это, конечно, очень мешало. Чему? Всему. Хотя мне это «все» было совершенно не нужно. У меня крутился яркий роман, а Деничка околачивался возле моей рыжей подруги Надьки Абакумовой.

Надька играла на ударных в женском джаз-оркестре. Чувство ритма у нее было абсолютным. Надька считала, что ритм – основа основ. Сердце бьется в ритме, легкие дышат в ритме, и даже совокупление происходит в ритме. Существует и космический ритм – смена времен года, например… Но вернемся к Деничке.

Я подозревала, что он был Надькин любовник, но Надька отмахивалась обеими руками, говорила, что они просто дружат. И вообще, он не по этому делу. Мальчик-подружка.

Не такой уж и мальчик. Нам всем было тогда под сорок. Взрослые, в общем, люди. У каждого семья, работа, положение в обществе, статус.

В сорок лет должен быть статус – и семейный, и общественный. Хотя все это – фикция, если разо–браться. Какой семейный статус, если муж гуляет. И не просто гуляет, а завел постоянку. И даже не скрывает. И даже нарывается. Это у Надьки.