Дерево на крыше (сборник)

Александр сказал Вере:

– Я дам тебе денег на половину квартиры. А остальные доставай где хочешь.

Половина суммы – это лучше, чем ничего. Вторую половину Вера одолжила у всех, у кого смогла.

Деньги одалживали туго, но все-таки одалживали. Не может же человек вечно жить в кулисах. Все это понимали.

Кооператив построили в хорошем месте. Близко к цент–ру и близко к базару. Вера получила свою собственную квартиру. Свое жилье. Впервые в жизни, если, конечно, не считать детства и ранней юности.

У нее появился свой чешский диван, который раскладывался на ночь и превращался в просторное ложе. А утром собирался и становился уютным диваном. К нему полагался высокий ящик для белья. В этот ящик помещались подушки, одеяло, и можно было влезть самой.

У кого еще есть такая роскошь и красота? Может, у кого-то есть и получше, отдельная спальня, например, плюс отдельная гостиная и даже кабинет. Но Вере и так хорошо. Счастлив не тот, у кого много. А тот, которому достаточно.

Вере было абсолютно достаточно. Кухня – девять метров, и комната – восемнадцать. Куда же больше…

Александр закончил режиссерские курсы и получил свою первую постановку.

Он пригласил Веру на главную роль, сделал кинопробы.

Вера не смотрелась героиней. Не хватало блеска и самоуверенности. Не хватало красоты и стервозности. И молодости тоже не хватало. Пришлось сдвинуть ее на эпизодическую роль. Но и эпизод – счастье. Вера практически не снималась. Ее обходили вниманием. Ее просто не замечали. Есть она, нет ее – ничего не меняется.

И вдруг такая удача – молодой режиссер, современный сценарий, полноценный эпизод. Да еще и любовь в придачу, и отдельная квартира. А в квартире что ни вечер – праздник. Приходили друзья – в основном это были друзья Александра: архитекторы, начинающие режиссеры, актрисы – подруги режиссеров. Пили и пели. Было весело. Однажды перевернули аквариум. Рыбки трепыхались на полу. Вера помчалась на кухню, принесла кастрюлю с водой и стала подбирать рыбок с пола, опускать в воду.

Александр смотрел на эти действия, и слезы наворачивались на глаза. Вера казалась ему идеалом человека, она умеет сочувствовать всему живому: цветам, бессловесным рыбкам и даже мухам. Она их не убивала. Она их выгоняла.

У Веры завелась мышь, Вера ее подкармливала. Оставляла в блюдечке хлеб, смоченный подсолнечным маслом. В Вере не было ничего хищного, себялюбивого, что так свойственно молодым актрисам. Жила, как живется, как течет вода в речке. Ничего для себя не просила. Дадут – хорошо. Обидят – не сопротивляется, только лицо становится вытянутым, как у козы.

Александр все это замечал и ценил. Их отношения он определял как глубокая дружба с постелью. Ему не хотелось другой постели. Ни с кем и никогда ему не было так полноценно.

И еще он знал: Вера предана ему как мать. Он мог ей всей рассказать – все-все, даже такое, в чем стыдно бывает признаться себе самому. Вера выслушивала и снимала проблему с поверхности, как пенку с молока.

Однажды Марго увидела Веру в спектакле.

– Это пассия Александра, – шепнула Эльвира, по–друга Марго.

– Кто? – не поверила Марго. – Лошкарева?

– Да, да… Представь себе…

Марго пришла домой и спросила сына в упор:

– Ты что, любишь Лошкареву?

– Не люблю, – ответил Александр. – Но очень хорошо отношусь.

– А-а… – протянула Марго.

Она поняла: Александр не собирается строить семью. А с кем он спит, это ее не касается. Должен же молодой мужчина с кем-то спать. Почему и не с Верой…

* * *

Первый фильм снимался мучительно, но слепился как-то. Его послали на фестиваль в демократическую страну, и фильм неожиданно взял главный приз.

После главного приза все вдруг заметили и фильм, и молодого режиссера. У нас так бывает: сначала надо понравиться за пределами, а потом уже разглядят и у нас.

К Вере слава долго не приходила. На улице ее не узнавали. В магазине она покорно отстаивала очередь. Ее не пропускали вперед, как других артисток. Коротко глянут – что-то знакомое, где-то видел, а где… черт его знает.

К другим слава приходила сразу, просыпались знаменитыми. Но не к Вере, хотя ей было уже под сорок. Однако случилось кое-что поважнее, чем слава. Вера забеременела.

Она думала, что этого не случится с ней никогда. Проживет свой век, как яловая корова, не познает счастья материнства. И даже находила в своем бесплодии положительные моменты типа: зачем плодить нищету, безотцовщину… Но, почувствовав первые признаки, замерла от счастливой надежды. Боялась кому-то сказать, чтобы не сглазить.