Подземка

Икэбукуро — конечная станция. Все пассажиры выходят, однако утром 20 марта таковых оказалось крайне мало. Обычно из одного вагона выходит 15-20 человек, но в тот день их было 5-6. Бывают и такие дни, подумал я, и особого внимания не придал. После того как все вышли, работник станции осматривает вагон, проверяет, нет ли забытых вещей, и если все в порядке, объявляет посадку.

Вновь и вновь остается только жалеть, но в тот день вагон, перед которым я стоял, проверял не постоянный, а временный работник станции — молодой человек в джемпере. Студенты подрабатывают по утрам, это дело обычное. Они одеты не в зеленую форму, а в специальные джемперы. Я стоял в первом ряду и прекрасно все видел. Около сиденья с правой стороны лежал завернутый в газету пакет размером сантиметров тридцать. Примерно такой (показывает). Я видел его прямо перед собой. Что это такое? — подумал я, но работник станции посадил пассажиров, ничего не предприняв. Он должен был хоть что-то сделать. Не заметить пакет было невозможно. Вынесли бы его — и ущерб оказался куда меньше. Жаль, конечно.

Но с другой стороны, это перевалочная станция, и если бы пакет выбросили в урну платформы Икэбукуро, ущерб оказался куда больше — вроде того, что произошло на станции Кодэмматё линии Хибия?

Как бы там ни было, поезд отправился с этим пакетом. Мне повезло, что я не сел на правую сторону, где лежал зарин, а случайно уселся на сиденье с левой стороны. Тем самым не попал под ядовитый поток паров. Через 2-3 минуты поезд тронулся. Когда первого пассажира стошнило, я подумал, что это — из-за лежащей с краю от входа свернутой газеты. Было странно, что, видя ее, работник станции так и не подошел. Вскоре после отправления распространился запах. Я слышал, что зарин без запаха, но это не так. Он такой сладковатый. Первым делом грешишь на парфюмерию. Неприятным запах не назовешь. Был бы неприятным, все бы возмутились. А так — сладковатый запах и все.

Поезд тем временем двигался дальше — Син-Ооцука, Мёгадани, Коракуэн… В районе станции Коракуэн у многих начался кашель. И у стоявших, и у сидевших. Я тоже закашлял. Все подоставали платки, позажимали носы и рты. Странная картина: все как по команде стали задыхаться. Насколько я помню, начиная с Коракуэн, люди стали массово выходить. Кому стало тяжко, кому подозрительно. Почти все окна были открыты. Пассажиры, будто сговорившись, открыли все настежь. Глаза моргают, кашель режет, дышать трудно… Я не понимал, что происходило, чувствовал: что-то не так, — но и только, я, как обычно, читал газету. Многолетняя привычка.

Стоило поезду остановиться на 3-м квартале Хонго, как в вагон заскочило 5-6 работников. Они получили сообщение и ждали на платформе. Заскакивая внутрь, они кричали: вон оно, вон оно! Затем вынесли пакет на руках. Да, держали пакет в руках. А весь пол был уже в зарине. Они лишь вынесли пакет, едва шваркнув по полу швабрами. Вскоре поезд тронулся дальше, доехал до Отяно-Мидзу. Там тоже подсело 5-6 работников, которые принялись вытирать пол какими-то тряпками.

К тому времени меня разбирал кашель. После Отяно-Мидзу даже не смог читать газету. До Гиндзы совсем чуть-чуть, и я терпеливо дожидался нужной станции. Глаза открыть не мог. В районе станции Авадзитё я понял: произошло что-то серьезное, — но так и доехал до нужной мне Гиндзы. Если с открытыми глазами сидеть было невозможно, то с закрытыми — терпимо. По крайней мере, ни острой головной боли, ни тошноты у меня не возникало. Лишь легкий туман в голове.

Когда прибыли на Гиндзу, в вагоне все стало расплываться, все вокруг потемнело. Открываю глаза — вокруг мрак. Так бывает, когда входишь в темный зал кинотеатра. Когда выходил на Гиндзе, меня уже покачивало, но идти я продолжал. Взявшись за перила, еле-еле поднялся по лестнице. Боялся упасть прямо там же. Тут уж я без всяких сомнений осознал ненормальность творящегося вокруг, забеспокоился. Что делать? Что делать?

Здесь бы мне пересесть на линию Хибия, но слышу — объявляют: линия Хибия закрыта из-за аварии. Думаю, вот оно что, выходит, проблема не во мне самом.

Поймите меня правильно, возникла бы острая боль, или, скажем, тошнота, перестали бы видеть глаза, естественно, я бы сразу вышел из вагона. Но ничего этого не было. В конечном итоге на Гиндзе мое состояние уже было тяжелым. Я никогда сильно не болел и ни разу не лежал в больнице. Был здоров, может, поэтому и терпел до тех пор.

Я вышел, и поезд поехал дальше. Этот поезд должен был пропустить одну из двух станций: Хонго-Сантёмэ или Отяно-Мидзу. Но они там понимали, что народ переживает: видимо, что-то произошло. За полчаса до того, как я сел в метро, на станции Касумигасэки уже царила паника. Считаю, руководство метро должно было, узнав о происшествии, остановить все поезда и высадить пассажиров. В таком случае ущерб не разросся бы до чудовищных размеров. Это их большое упущение. И спрашивать нужно с руководства.