Токийские легенды (Tokyo kitanshu)

— Выходит, сменили профессию с аналитика по ценным бумагам на мойщицу окон.

— Сказать вам правду, мне это гораздо приятнее. В отличие от акций, если кому и суждено упасть, только мне самой. (Смеется.)

— Мытье окон — это когда в гондоле спускаются с крыши?

— Да. Разумеется, мы пристегиваемся ремнями безопасности. Правда, иногда попадаются такие места, где приходится работать без страховки. Я относилась к этому спокойно. Как бы ни было высоко, мне нисколько не страшно. Потому меня и ценили.

— Скалолазанием не увлекаетесь?

— Горы не в моем вкусе. Предлагали, пробовала, но ничего не вышло. Не увлекли меня горы своей высотой. Меня интересуют только отвесные стены высотных зданий. Почему — сама не знаю.

— Сейчас вы управляете фирмой, которая специализируется на мытье окон высотных зданий в Токио.

— Да, — ответила она. — На скопленные средства шесть лет назад я основала маленькую фирму и начала работать самостоятельно. Разумеется, работаю и сама, но при этом я еще и директор. Никаких приказов сверху, могу сама устанавливать правила. Удобно.

— Когда вздумается, отстегиваете ремень безопасности?

— Легко! — (Смеется.)

— Вам он что, не нравится?

— Да, такое ощущение, будто это не я. Словно напяливаешь на себя лязгающий корсет.- (Смеется.)

— То есть вам просто нравится высота?

— Да, работа на высоте — мое призвание. Иного занятия для себя я даже не представляю. Профессия изначально должна быть актом любви. И никак не браком по расчету.

— А сейчас — музыка. Звучит композиция Джеймса Тейлора «На самой крыше», — объявила ведущая, — после которой мы вернемся к разговору о канатоходцах.

Когда заиграла музыка, Дзюмпэй подался к водителю и спросил:

— Так чем она, собственно, занимается?

— Говорят, натягивает канат между высотными зданиями и переходит от одного к другому, — пояснил водитель. — А в руках держит длинный шест для баланса. Как ее там… трюкачка. Вот у меня боязнь высоты, как ее там… акрофобия. Страшно даже в лифтах со стеклянными стенами. Из любопытства она, что ли? Хотя странная такая. Вроде уже не молодая.

— И это — профессия? — спросил Дзюмпэй, заметив, что голос сорвался, стал каким-то несолидным. Словно чужой, будто раздался из щели в потолке.

— Да, похоже, нашла себе спонсоров и занимается. По ее словам, недавно делала это на этом… каком-то известном кафедральном соборе в Германии, в общем. Говорит, хочет делать это на зданиях повыше — на небоскребах, только власти не дают разрешения. На такой высоте страховочная сетка уже не спасет. Поэтому, говорит, шаг за шагом, накапливая опыт, намерена бросать вызов местам повыше. Правда, хождением по канату не прокормишься, поэтому обычно, говорит, она управляет фирмой по мытью окон. То же хождение по канату, только работать в цирке она не хочет. Говорит, интересуют только высотные здания. Вот странная.

— Прекраснее всего то, что, когда ты наверху, человеческое «я» меняется, — сказала она интервьюеру, — или даже так: невозможно выживать без перемен.

Поднимаясь ввысь, я понимаю, что там — лишь ветер да я. И больше ничего. Ветер окутывает меня и тормошит. Ветер меня понимает. И я понимаю ветер. Мы принимаем друг друга и решаем жить вместе. Я и ветер — и нет места ничему другому. Мне нравятся такие мгновения. Нет, мне совсем не страшно. Стоит единожды ступить на высоту, целиком и полностью сосредоточиться — и страх отступает. Мы оказываемся в тесной пустоте. И мне такие мгновенья нравятся больше всего на свете.

Дзюмпэй не знал, поняла ли журналистка слова Кириэ. Но как бы там ни было, Кириэ говорила искренне и просто. Когда интервью закончилось, он остановил такси и вышел. Дальше пошел пешком. Иногда поднимал голову и смотрел на высотные здания, плывущие облака. Он понял: никто не сумеет оказаться между ней и ветром. И почувствовал укол ревности. Но к чему, скажите на милость, эта ревность? К ветру? Ну кто, скажите на милость, будет ревновать к ветру?

Несколько месяцев Дзюмпэй ждал звонка от Кириэ. При встрече хотел о многом с ней поговорить. В том числе и о камне в форме почки. Но она не позвонила. Номер ее мобильного так и оставался «недоступным». А когда пришло лето, Дзюмпэй отказался от иллюзии. Кириэ больше не собирается с ним видеться. Да, их отношения тихо закончились — без каких-либо ссор и заверений. Именно так, если вдуматься, как долгое время поступал с другими женщинами сам Дзюмпэй. В некий момент перестает звонить телефон. И все, таким образом, умирает тихо и естественно.