Дыхание богов

– Продолжай.

– Предположим, мы находимся внутри романа. И читатель оживляет нас – так же, как игла проигрывателя вызывает к жизни звуки, пробегая по дорожкам пластинки.

Мата Хари гладит мои плечи, слегка массирует их. Потом прижимается грудью к моей спине, и мне кажется, будто по телу пробегают электрические разряды. Мата меньше ростом, чем Афродита. И она стройнее.

Когда она обвивает руками мою шею, я вижу шрамы на ее запястьях. Наверное, в юности она пыталась покончить жизнь самоубийством. Еще одна бунтарка. Удивительно, что Мате ее земной облик вернули вместе со следами ран, полученных в прошлой жизни.

– А кто же тогда писатель? – спрашивает она.

– Кто-нибудь. У него самая обычная жизнь, и он пишет все это, чтобы развлечь себя.

– У писателей всегда самая обычная жизнь, и они мечтают о фантастических мирах, – утверждает Мата. – В большинстве своем это интроверты-одиночки, которые спасаются в своем воображении от однообразия будней.

Я вспоминаю, что, когда был ангелом, у меня был один подопечный, Жак Немро. Его жизнь и впрямь не была праздником.

– Если это действительно роман, мне нравится обстановка, в которую нас поместили. Что же касается спецэффектов, всяких монстров и химер, то все выглядит вполне убедительно.

– Нет, – возражает Мата Хари, – половина трюков вообще никуда не годится. Агрессивные сирены, Медуза, Большая Химера – все это из рук вон плохо. Это перебор. Я уж не говорю о Левиафане или Афродите. Даже ты не скажешь, что это правдоподобно.

Она смеется и покрывает мое тело поцелуями.

– А если писателя не существует? Если мы находимся в моем сне? – спрашивает она.

– Не понимаю.

– Я иногда задаюсь вопросом: а вдруг на свете нет никого, кроме меня?

– А я?

– Ты? Все, что меня окружает, нужно, лишь чтобы развлекать меня.

Меня поражает одна мысль.

– Ты только что сказала, что хотела заняться со мной любовью, как только увидела меня. Почему же тогда это не случилось тут же? – спрашиваю я.

– Потому что я не хотела, чтобы это тут же произошло. Я хотела, чтобы моя страсть возросла, чтобы она стала необыкновенно сильной к тому времени, когда желание наконец исполнится.

Я мрачнею. Мне не нравится чувствовать себя вещью.

– Я мог бы сказать тебе то же самое. Я единственный, кто действительно существует, а ты лишь персонаж моих снов.

Мата Хари опрокидывает меня на спину и наклоняется, чтобы раздвинуть языком мои губы.

– Я ценю свою фантазию, – говорит она. – М-м-м… Как она правдоподобна! Спасибо, скучающий писатель. Хочешь, я скажу тебе одну вещь? Мне что ты действительно существуешь.

На этот раз я освобождаюсь от ее объятий. Она снова закуривает.

– Что, тебе обидно, когда к тебе относятся как к литературному персонажу?

– Я не персонале. Я живой человек, бог. Бог-ученик.

– Мне бы не было обидно быть персонажем. Они бессмертны.

– Литературные герои не говорят сами. Их заставляет говорить скучающий писатель.

– Значит, можно отдохнуть. Не придется самому ломать голову, сочиняя что-нибудь умное.

– Я предпочитаю говорить сам. Ведь если мне захочется выругаться, уверен, что цензура это вырежет.

– Попробуй, и посмотрим.

– Дерьмо.

– Вот видишь. Если мы по-прежнему придерживаемся версии о романе, свобода выбора у тебя все равно остается. Представь, что нас создал писатель, мы теперь «живые», и он разрешает нам говорить что вздумается, когда вздумается и как вздумается.

Я все еще не уверен.

– Ну, посмотрим. МЕНЯ ВСЕ ЭТО УЖЕ ДОСТАЛО!

– А чего ты боишься? Того, что вырежут твои слова, или того, что тебя выкинут из книги?

От этого разговора у меня вдруг начинает кружиться голова, словно я пьян.

– Каждый персонаж думает, что он герой книги. Это нормально. И если он умрет, то не узнает, что было дальше. Значит, мы все литературные герои.

– А если я, литературный герой, покончу с собой? – спрашиваю я ее.

– Это значит, что ты не был главным героем, – парирует она. – Во всяком случае, я тебе уже сказала, я – героиня. Ты только мой сексуальный партнер в этой сцене.

Я встаю и, задумавшись, подхожу к окну. Гора гипнотизирует меня.

– Успокойся. За всем этим стоит Зевс, а не автор романа, – говорит Мата.

– Почему ты так говоришь?

– Романист не смог бы вписать себя в свой роман. Этот аргумент кажется мне серьезным.

– Как по-твоему, чего хочет Зевс?

– «Моему» Зевсу интересно, как мы меняемся. Он смотрит, что мы делаем. Если я бы была Богом, то восхищалась тем, что делают смертные. Я, например, обожаю «Токкату» Баха. Это музыка, которую сочинил смертный. Это создано его разумом. Наш Бог – творец и должен восхищаться другими творцами, даже если Он сам создал их, даже если они Его недолговечные подданные.