Дыхание богов

Мы переходим в следующий зал. Это МУЗЕЙ ЖЕНЩИН. На стенах множество фотографий женщин в соблазнительных нарядах или совершенно обнаженных.

– Я всегда считал, что женщины – настоящие произведения искусства. Одни из них известны больше, другие меньше.

Зевс показывает мне фотографии Клеопатры, Семирамиды, царицы Каины Берберской, царицы Дидоны, царицы Савской, королевы Алиеноры Аквитанской, императрицы Екатерины Великой. Он показывает мне красавиц в тогах, туниках и монашеских одеждах.

– Вижу, ты не равнодушен к хранительницам очага, – замечает царь богов. – Вот жрицы Исиды, девственницы, поклонявшиеся Афине, весталки. Женщины из гарема китайского императора Цинь Шихуанди. Он создал целую систему отбора наложниц. Однако в то время критерии красоты были другими. Женщина считалась красавицей, если у нее были маленькие ноги, длинные волосы, большие глаза, высокие скулы, белая кожа.

Мы идем дальше.

– Даже на Западе критерии изменились. Раньше восхищались большой грудью, теперь предпочитают маленькую и упругую.

Зевс показывает мне фотографии, относящиеся к разным эпохам. Раньше загорелая кожа была у крестьян, и только совсем недавно на «Земле-1» загар стал обозначать принадлежность к высшим слоям общества. Самые красивые женщины остались неизвестными. Чаще всего это были девственницы, скрытые стенами монастырей.

Зевс дотрагивается до фотографии, и изображение оживает. Словно красавиц снимали без их ведома в самые интимные моменты.

– У нас есть нечто общее, Мишель. Парикмахерши воротили нос от нас обоих.

– Это была не парикмахерша…

– Да я знаю, Афродита. Ее сын рассказал тебе ее подлинную историю.

Он касается портрета богини любви. Афродита посылает воздушный поцелуй.

– Я считаю ее красавицей, – сухо говорю я в ее защиту.

– Все это красная магия. Роковые женщины. Я знал нескольких из них. Настоящий наркотик. Даже я, великий Зевс, становился послушной куклой в руках девчонок.

Он хохочет.

– И я считал, что это… божественно.

– Гера?

– Да. Гера была роковой женщиной. Она была моей сестрой прежде, чем стала женой. У нее мой характер. Гера не позволит, чтобы мужчина водил ее за нос. Она разила наповал. А потом стала домохозяйкой. Быт все разрушает. Теперь она проводит время на кухне и говорит обо мне. Она рассказывала вам свою теорию о дельфиньей традиции и заговоре против дельфинов, который возглавил А-Дольф? Она много думает, сидя у себя дома. Скорее всего она метит на мое место.

Он закатывает глаза.

– Неужели она считает, что меня можно вернуть запахом тыквенного супа?.. А ты? Как у тебя с Афродитой?

– Я люблю Мату Хари.

– Да, знаю. Я говорю не о ней, а об Афродите. Насколько ей удалось поработить тебя?

– Я больше не думаю о ней.

– Лжец.

– Все равно надеяться не на что, она никогда меня не полюбит.

– Сразу видно, ты плохо знаешь женщин. Чем больше она возводит препятствий, тем сильнее ее интерес к тебе. Единственная сложность с Афродитой, как, впрочем, и со всеми роковыми женщинами, заключается в том…

– Что она не способна никого полюбить?

Я жду.

Зевс с интересом смотрит на меня.

– Она не только никого не может полюбить, но и не способна испытать физическое наслаждение ни с одним мужчиной. Она так легко вертит мужчинами именно потому, что ничего не чувствует.

– Если я буду заниматься любовью с Афродитой, она испытает оргазм, – говорю я с вызовом. – Все дело в желании. Я организую ей это.

Зевс лукаво улыбается.

– Хочу напомнить тебе, что ты любишь Мату Хари.

Мы проходим несколько коридоров и лестниц и попадаем в более светлый зал.

Перед нами вывеска: МУЗЕЙ ИНФОРМАТИКИ. Зевс распахивает дверь в зал, набитый компьютерами – от самых древних, огромных шкафов, до самых маленьких, портативных. Машины расставлены на столах, и эта выставка напоминает мне эволюцию видов. От динозавров к обезьянам.

– Эти машины – человеческая память. Какой парадокс. Человечество теряет собственную память и отдает ее машинам. Вот новые хранители знаний.

– Человечество теряет память?

– Каждый день политики заново переписывают прошлое, которое больше устраивает их в настоящем. Сначала они просто привлекали внимание к одним событиям и замалчивали другие. Потом они изменяли названия городов, разбавляли историю мифами, отрицали факты. Теперь они взрывают древности, чтобы быть уверенными в том, что прошлое не будет больше противоречить идеологии. Ревизионизм распространяется все шире.