– Знаешь, о чем я сейчас вспоминаю? – вдруг заговорила Марта. – Я вспоминаю о полицейском, который писал протокол. Дай мне твою записную книжку. И карандаш. Вот; он держал так перед собой книжку и писал.
– Какой полицейский? О чем ты говоришь?
– Да, правда, тебя там не было. Я как-то теперь привыкла задним числом вмешивать тебя во все, что было. Впрочем, я тебя уже знала тогда.
– Перестань, – сказал Франц. – Мне страшно.
– Это ничего, что страшно. Это ничего, что… Прости. Я говорю глупости. Я просто очень взволнована.
Она держала записную книжку на коленях. Франц видел, что она сперва рисовала на страничке какие-то черточки, потом вдруг написала отчетливо «Драйер» и опять вычеркнула. Посмотрела на него искоса – и снова написала «Драйер», крупными буквами. Прищурилась и стала тщательно, крепко вымарывать. Кончик карандаша хрустнул и сломался. Она кинула ему книжку и встала.
Франц молчал. Тикали часы. Марта стояла перед ним и смотрела, смотрела, словно внушала ему что-то. И вдруг в нестерпимой тишине хлопнула входная дверь, и грянул ликующий голос Тома.
– Пришел, – глухо сказала Марта, и на мгновение ее лицо странно исказилось.
Драйер вошел не совсем так бодро, как всегда, – и не совсем так бодро поздоровался с Францем. Франц сразу ошалел от ужаса.
– Почему так поздно? – спросила Марта, – почему ты не звонил?
– Так уж случилось, моя душа, так уж случилось.
Он хотел улыбнуться, но ничего не вышло.
– Ну-с, мне пора, – поспешно и хрипло закричал Франц.
Он потом не помнил, как попрощался, как надел пальто, как оказался на улице.
– Это не совсем так, – сказала Марта, – я чувствую, что это не совсем так. Скажи мне, в чем дело?
– Скучное дело, моя душа. Человек убит.
– Опять шутки, шутки… – застонала Марта.
– К сожалению, нет, – тихо сказал Драйер. – мы, видишь ли, на всем ходу бухнулись в трамвай. Номер семьдесят третий. Я только потерял шляпу, да здорово стукнулся обо что-то. В таких случаях хуже всего приходится шоферу. Отвезли в больницу, был еще жив, там умер. Лучше не проси подробностей.
Они сидели Друг против друга, у накрытого стола. Драйер, потупясь, ел холодного цыпленка. Марта, с бледным лоснящимся лицом, с мельчайшими капельками пота над губой, где чернели тонкие волоски, глядела, прижав пальцы к вискам, на белую, белую, нестерпимо белую скатерть.
VII
Не докончив увлекательной, но несколько сбивчивой беседы с синещеким мадьяром (или евреем, или баском) о том, можно ли хирургическим путем (то есть выливая на него ведра крови!) так обработать хвост тюленя, чтобы тюлень мог ходить стоймя, Драйер резко проснулся и с отчаянной поспешностью, словно имел дело с адской машиной, остановил разошедшийся будильник. Постель Марты, охочей до холодка раннего часа, была уже пуста. Он привстал и почувствовал боль в плече: электрический звонок из вчерашнего дня в нынешний. По коридору, в голос плача, прошумела сердобольная Фрида. Он осмотрел, вздыхая, большущее фиолетовое пятно на толстой плечевине.
Умываясь, он из ванны слышал, как в соседней комнате Марта дышит и похрустывает, делая модную гимнастику. Потом закурил сигару, улыбнулся от ‘боли, надевая пальто, и вышел.
Заметив, что у ограды стоит садовник (он же сторож), Драйер подумал, что хорошо бы хоть теперь, путем прямого вопроса, разрешить тайну, занимавшую его так давно.
– Вот беда, так беда, – степенно сказал садовник, когда Драйер подошел. – А ведь в деревне – отец и четыре сестрички. Шарахнуло, стало быть, на гололедице, – вот и капут.
– Да, – кивнул Драйер, – ему проломило голову, грудную клетку, – все.
– Хороший, веселый парень, – сказал садовник с чувством. – И помер. У него от гаража ключ, должно быть, остался. Заперто.
– Послушайте, – начал Драйер, – вы случайно не заметили… – дело в том, что я сильно подозреваю…
Он запнулся. Пустяк, время глагола остановило его. Вместо того, чтобы спросить «он пьет?», надобно было спросить «он пил?». Благодаря этой перестановке времени получалась какая-то логическая неловкость. Труп не может быть пьяницей; а что было раньше – много ли, мало ли пролилось того-сего в несуществующую теперь глотку, – нет, это перестало быть забавным…
– …я насчет садовой дорожки. Сильно подозреваю, что можно тут поскользнуться. Вы бы ее песком посыпали…