Филиппа

— Отныне я навсегда забуду о вине, — объявила Филиппа. Бесси рассмеялась:

— Доверься мне. Клин клином вышибают, а немного вина на опохмелку решит все проблемы. Кроме разве головной боли.

— Умираю, — повторила Филиппа; даже прополоскав рот, она не смогла избавиться от кислого привкуса.

Они поспешили в королевскую часовню, успев как раз к тому моменту, когда прибыла королева. При взгляде на Филиппу она грустно покачала головой и проследовала на свое место. Филиппа поняла, что ее величеству все известно. Ну вот, три года безупречной службы, а теперь она навеки себя опозорила. И все из-за человека, который предпочел сан священника женитьбе на ней! О чем только она думала? И думала ли вообще? Ну не хочет она жить во Фрайарсгейте до конца дней своих! Уж лучше остаться при дворе! Но что делать, если ее отошлют? И тогда она больше никогда не увидит Сеси! О черт! Во всем виноват Джайлз! Какая же она дура! Безмозглая, легкомысленная идиотка! О Господи! Опять эта тошнота! Только бы не вырвало! Только бы не…

Она судорожно сглотнула желчь, умоляя Господа смилостивиться над ней.

После окончания мессы Филиппа под неусыпным надзором Бесси Блаунт поплелась в кабинет короля. Девушки долго переминались с ноги на ногу в приемной вместе с просителями и иностранными торговцами, искавшими аудиенции его величества. Наконец за ними пришел паж в ливрее цветов короля.

— Его величество передали, что вы можете идти, мистрис Блаунт, — с вежливым поклоном сказал он Бесси. — А вы, мистрис Мередит, следуйте за мной.

— Удачи, — шепнула Бесси, ободряюще пожав ледяную руку подруги, а сама поспешила на завтрак.

— Сюда, мистрис, — показал паж, подводя ее к маленькой двери, которую он закрыл, как только Филиппа переступила порог.

— Заходи, дитя мое, — послышался голос королевы.

— Да, заходи, мистрис Мередит, и объясни свое вчерашнее поведение, — строго добавил король.

Королевская чета сидела за дубовым столом. Филиппа сделала реверанс, боясь, что от такого усилия голова отвалится, и попыталась что-то выговорить, хотя язык не повиновался.

— Моему ужасному поступку нет извинений, — наконец пролепетала она, — но в свое оправдание могу только сказать, что никогда раньше не вела себя подобным образом, и заверяю ваши величества, что впредь больше не осмелюсь на такое.

— Надеюсь на это, Филиппа Мередит, — мягко заметила королева. — Твоя матушка будет очень расстроена, узнав о столь непристойном нарушении этикета.

— О, мне так стыдно, ваше величество, — едва не заплакала Филиппа. — Но я почти ничего не помню. Бесси Блаунт рассказала мне, что произошло, когда я утром проснулась. Поверьте, раньше со мной такого не бывало, и вы сами это знаете.

— Ты была пьяна, — спокойно заметил король.

— Да, ваше величество, — призналась Филиппа, повесив ноющую голову.

— И почти голая, — продолжал он.

— Да, ваше величество.

По щекам девушки хлынули слезы.

— И пела похабную песню. Удивляюсь, откуда девушке из приличной семьи известны такие песни?

— Я услышала ее на конюшне.

— Ты играла на свою одежду, и не появись я на крыше, одному Богу известно, что бы с тобой приключилось, — упрекнул король. — Как может девушка из хорошего рода так рисковать своей репутацией? Я знал твоего отца, Филиппа Мередит. Он был на редкость благородным человеком. А твоя мать всегда была моей доброй подданной, несмотря на замужество с шотландцем. Ее верная служба и преданность этому дому обеспечили твое положение при дворе. Неужели ты готова пустить на ветер все, что тебе дала судьба?

Филиппа начала громко всхлипывать.

— О нет, ваше величество! Я счастлива и горда служить своей королеве! Я всегда только об этом и мечтала. Мне ужасно жаль! Простите меня, ваше величество. Я не могу вынести мысли о том, что так разочаровала вас!

И она зарыдала еще пуще, закрыв лицо маленькими ручками.

Король неловко заерзал. Он терпеть не мог женских слез. Поднявшись, он обошел стол, обнял Филиппу за плечи и стал вытирать ей щеки шелковым платком.

— Не плачь, девушка. Это еще не конец света, — заверил он и, оставив ей платок, снова уселся за стол.

Филиппа попыталась взять себя в руки. Какой кошмар! Реветь, как малый ребенок, в присутствии монарха! Но голова невыносимо болела, а в животе бушевала буря.

— Я… я так боялась, что вы меня отошлете, — выдавила она наконец и, утерев напоследок лицо, выпрямилась.