Меч и пламя

Когда утром они с Рейфом беседовали о предстоящем турнире, он пытался убедить ее в том, что все это делается исключительно ради забавы. Кроме того, по его словам, он не рассчитывал получить награду и согласился участвовать в турнире лишь для того, чтобы угодить Фицалану. Однако с самого начала состязания Адель каждую минуту опасалась, что Рейфа ранят или затопчут насмерть, выбив из седла прямо под копыта разгоряченных лошадей. И как ему вообще удается выдерживать такие яростные атаки? Что бы там он ни говорил, боевой пыл его противников делал этот турнир неотличимым от настоящего сражения.

Съеденный ею пирожок с олениной вдруг показался Адель тяжелым, как свинец, и она долго разжевывала засахаренный абрикос, не в силах его проглотить. Турнир Фицалана оказался совершенно непохожим на те величественные зрелища, которые воспевали в своих песнях и стихах менестрели, – просто вооруженные до зубов мужчины, собравшись вместе, решили поиграть в войну. Хорошо еще, что Рейф не стал участвовать в жестоких рукопашных схватках, чтобы набрать побольше очков и таким образом приблизиться к главному призу.

Заслоняя глаза от солнца, Адель окинула взглядом ристалище, недоумевая, почему участники турнира теперь разбились на две большие группы, стоявшие по разные стороны. Когда она спросила об этом Барбару, та ответила ей, что они готовятся к «Большой свалке». У Адель сердце ушло в пятки, поскольку даже она знала: «Большая свалка» представляла собой имитацию настоящего боя.

– Но ведь они могут ранить друг друга?

– Иногда такое случается. Но все равно это потрясающее зрелище. Главная задача состоит в том, чтобы захватить как можно больше пленников и потом получить с них выкуп. Вот увидишь, тебе понравится.

Адель глубоко вздохнула, пытаясь успокоить отчаянно бьющееся сердце. Вряд ли предстоящее сражение могло доставить ей удовольствие, да и весь турнир в целом сильно ее разочаровал. Правда, пышно разодетые рыцари храбро носились галопом по огороженному полю, орудуя мечами и булавами, но по ходу дела многие участники получали ранения. Ее пугал вид крови, и, вместо красочной картины рыцарских доблестей, о которой Адель так часто приходилось слышать от других, это зрелище больше напоминало ей бойню.

Когда распорядители турнира лично удостоверились в том, что силы обеих сторон равны, одетый в белое с голубым герольд протрубил сигнал к началу битвы; при этом его румяные щеки раздувались, словно спелые яблоки. Затейливые ноты, вырываясь одна за другой, звучали настолько пронзительно, что Адель в конце концов пришлось зажать уши. Последовавшее затем перечисление имен и громких титулов участников схватки почти целиком было унесено ветром.

Каждый из рыцарей, выехавших на ристалище, имел у себя на руке алую или белую ленту, соответствовавшую цвету его команды. Рейф и Джералд расположились бок о бок, их разгоряченные кони били копытами о землю и энергично вскидывали головы.

Наконец все было готово к началу состязания, и толпа постепенно затихла. Тишину вокруг нарушал только шелест флагов и вымпелов, развевавшихся на ветру.

Оглушительный звук рога послужил сигналом к атаке. Две небольшие армии стремительным галопом помчались навстречу друг другу, издавая воинственные кличи и вопя, словно орда дикарей. Когда обе стороны столкнулись между собой, громкий лязг металла эхом разнесся над трибунами. В ход были пущены мечи, копья, булавы; стальные шлемы и щиты звенели, как колокола, делая своих обладателей удобной мишенью. Выбитые из седел всадники продолжали сражаться пешими на мечах и кинжалах. Эта потешная битва представляла собой блестящую демонстрацию воинского искусства, однако для Адель каждая следующая минута казалась невыносимой мукой. Когда кто-нибудь из участников свалки падал на землю, попадая при этом под копыта лошадей, у нее из груди вырывался крик тревоги. Некоторые из окровавленных бойцов теряли свои мечи и вынуждены были прибегать к кинжалам.

Сквозь шум и неразбериху слышались возбужденные крики толпы, на все лады подбадривавшей своих любимцев. Насколько было известно Адель, на некоторых пользовавшихся особой славой рыцарей даже делались ставки. Рейф тоже принадлежал к их числу, и она не знала, радоваться ли ей этому или, напротив, огорчаться. Впрочем, уже одно то, что он пользовался репутацией человека, привыкшего находиться в самой гуще битвы, само по себе могло служить основанием для беспокойства.