День счастья — завтра

— Приезжай ко мне, пожалуйста, — простонала Анжела.

Я кивнула и отключила телефон.

Куда-то хотелось бежать, что-то делать.

Вдруг стало пронзительно жалко Машку. Она умерла.

Я села в машину и заплакала.

Это были грустные слезы. Не отчаянные, не истеричные. А очень грустные.

И все время ее лицо перед глазами.

Почему она умерла?

Я набрала номер Анжелы.

— А почему она умерла? — У меня было ощущение, что Анжела сейчас скажет что-то такое, что я засмеюсь и скажу: «Дурочка, это же не смерть. Просто заболела немного. Но — выздоровеет». Я почти успела улыбнуться.

— Передоз. Наверное, героин. Я тебе говорила. Ее домработница утром нашла. Вызвала «скорую». Она письмо оставила. Прощальное. Видимо, чувствовала, что ей плохо. А может, специально…

Мы плакали в одну трубку с двух сторон.

Все краски вокруг меня почему-то стали ярче.

Листья — зеленее, небо в лобовом стекле — голубее, вывеска «ЛЮСТРЫ» передо мной — кричащего красного цвета.

Хотелось оказаться рядом с Машкой, обнять ее и успокоить, Я попыталась представить ее в морге. Окоченевшей. Не получилось.

Посиневшей.

Стало страшно.

— Анжела, я к тебе сейчас приеду.

Я задержала взгляд на нелепой красной шляпке пожилой женщины, переходившей дорогу.

Люди шли, курили, выбирали себе безвкусные шляпки — делали все то же самое, что и до того, как Машка умерла.

С ее смертью ничего не изменилось. И даже я не изменилась.

***

Ее хоронили через три дня.

Прилетела Ленка из Милана. Ее сестра.

Приехала мама из Крылатского. С мужем.

По рукам ходило ее письмо. Листок из блокнота на пружинке.

Первые две строчки очень ровно.

«Мамочка, прости меня, пожалуйста. И ты, Леночка, тоже».

Дальше — строчка полетела вверх, буквы как будто непослушно скакали по бумаге и их собирали в слово. Буквы были разного размера, а последние вообще печатные.

«Я вас очень люблю. Не думайте обо мне…»

Фраза была, наверное, недописана. Все гадали, какое слово она хотела написать: «плохо»? Или, может быть, «вообще»? Или: «не правильно».

Каркали вороны.

Ее хоронили в свадебном платье.

Три года назад Машка собралась замуж. Купили платье. А свадьба не состоялась.

Я подошла к Машкиной маме. Она стояла у могилы с отрешенным взглядом.

Я улыбалась.

Она посмотрела сквозь меня под землю.

Я готова была от стыда провалиться за эту улыбку, но чем больше я нервничала, тем улыбка моя становилась шире.

Я могла и хохотать начать.

Это у меня с детства.

Первый раз я растянула рот до ушей, когда у нас в летнем лагере птенец сдох. С тех пор все время улыбаюсь. Когда другие плачут.

Однажды я расставалась со своим бой-френдом. Он меня предал. И улыбалась во весь рот.

Хотя готова была рыдать. А он смотрел на мою улыбку и чувствовал себя ничтожеством. Думал, что мне — все равно. Если бы мне было хоть чуть-чуть больше все равно, я бы рыдала. И его самолюбие не было бы так задето. Он мне потом еще несколько лет звонил.

Я немного удивилась, увидев Илью. Кто ему сказал? Наверное, секретарша.

Здесь он мне уже не показался красавчиком.

Да и одет был не очень. Пришел в черной водолазке в мае месяце. К чему эта показуха?

Все, наверное, принимали его за родственника. Бедного. Я подошла к нему.

Он выглядел каким-то испуганным.

— Ну, я поехал. Мы в Реутово живем, — проговорил он, словно извиняясь.

При чем тут Реутово? Просто хочет побыстрее уехать. А зачем приезжал тогда?

— А мы на Рублево-Успенском. — Не знаю, зачем я это сказала? Прозвучало как приговор.

— Никит, как получилось, что вы с Маней вместе что-то делали? Это агентство? — спросила Ленка.

Я пожала плечами:

— Не знаю.

— Ты видела, что с ней творилось?

— Видела.

— Так почему мне не позвонила? — Ее голос был полон возмущения. — Почему?

— Мы дружили. Ей бы это не понравилось…

Она посмотрела на меня с ненавистью.

Я хотела сказать ей, что «еще твоя младшая сестра мне звонила. Ночью. Но я не взяла трубку — боялась, что она попросит денег. А может, она хотела попросить о помощи!»

Машка умерла в четыре часа утра.

Я заблаговременно отключила свой телефон.

Лена еще раз посмотрела на меня и быстро отошла. Наверное, я в ее жизни больше не существую. Как и Машка. Она потеряла нас обеих.

Поминки были в Центре международной торговли. Машка терпеть не могла это место. Говорила — «лоховское».