Ну разве она не милашка?

Шугар Бет хотела прочитать «Отражения» в полном одиночестве и поэтому отклонила приглашение Уинни пойти с ней в церковь в воскресенье утром. Как только ее машина отъехала, Шугар Бет натянула джинсы, схватила старое одеяло и отправилась к озеру. Она с удовольствием взяла бы с собой Гордона, но тот так и не вернулся. Кажется, она потеряла и единственное, что осталось из наследства Эммета.

Она расстелила одеяло на солнышке недалеко от заброшенной лодочной пристани и посмотрела на обложку книги. Там стоял штамп «Сигнальный экземпляр. Не для продажи». Это означало, что он отдал ей один из экземпляров, предназначенных для рецензентов и книготорговцев, прежде чем книга в следующем месяце поступит в магазины.

Шугар Бет провела рукой по книге, собираясь с духом, чтобы прочесть то, что, по ее твердому мнению, было написано о матери. Пусть Дидди была женщиной своевольной и властной, но в то же время считалась своеобразным двигателем прогресса в этом городишке, и если Колин не отметил это, она никогда ему не простит.

Где-то зазвонил церковный колокол.

Шугар Бет открыла книгу.

«Я приезжал в Парриш дважды. В первый раз — чтобы написать великий роман. Во второй раз — более чем десятилетие спустя, потому что ощутил потребность вернуться домой».

Он вывел себя в книге!

Шугар Бет даже растерялась немного. В «Последнем полустанке» такого не было.

Она пробежала глазами первую главу, где говорилось о его приезде в Парриш. Во второй главе он описал встречу с Таллулой: «Ваши волосы слишком длинны, молодой человек, даже для иностранца», — чтобы вернуться к концу шестидесятых, когда экономическое положение города резко пошло на спад. Его рассказ о почти разразившемся банкротстве оконной фабрики читался как триллер, а напряжение усугублялось забавными городскими анекдотами вроде повествования о великом соперничестве картофельных салатов в церкви Христа Спасителя. Дойдя до семидесятых, он умело показал социальную цену расовой политики города на примере семьи Эрона Лири. И как она и подозревала, он написал о Дидди и Гриффине. Шугар Бет не слишком заинтересовал портрет отца, зато щеки гневно загорелись, когда она читала, как ее надменная, высокомерная красавица мать разгуливала по городу, разбрасывая сигаретный пепел и покровительственные замечания. И хотя он не умалил ее достоинств, изображение все же вышло уничтожающим.

Оставалось прочитать около сотни страниц, но Шугар Бет закрыла книгу и медленно направилась к воде. Она предполагала, что история закончится восемьдесят вторым годом, когда открылась новая фабрика, но ошиблась. Продолжение составляло еще три главы, и нехорошее предчувствие свернулось тугим узлом в желудке. Может, Дидди — не единственная, о ком следовало бы беспокоиться.

Она вернулась к прежнему месту, села на одеяло и раскрыла книгу.

«В тысяча девятьсот восемьдесят шестом мне исполнилось двадцать два года, и Парриш стал моей нирваной. Местные жители смирились с моими странностями, вопиющими изъянами в преподавании, чужеземным акцентом и непомерными претензиями. Я писал роман, а в Миссисипи любят писателей больше, чем людей любой другой профессии. Впервые в жизни я чувствовал себя среди друзей. И был полностью, абсолютно, блаженно счастлив… пока мой южный Эдем не был разрушен девушкой по имени Валентина.

В восемнадцать она была самым красивым на свете созданием. Смотреть, как она шествует по тротуару к дверям парришской средней школы, было все равно что наблюдать сексуальный артистизм в действии…»

Шугар Бет дошла до конца страницы, пробежала глазами следующую и продолжала читать, задыхаясь, кипя от ярости, дрожа как в лихорадке. Валентина — это она. Он изменил не только ее имя, но и имена остальных, всех, кто учился с ней тогда, но этим, разумеется, никого не одурачишь.

«Валентина была юной вампиршей, после школы запивавшей кровью невинных жертв свои „чикен макнаггетс“. Однако она не казалась мне слишком опасной, пока ограничивалась только плазмой сверстников мужского пола и не начала искать добычу постарше. Меня».

Солнце почти опустилось в воду, и похолодало. К тому времени когда была перевернута последняя страница, Шугар Бет уже дрожала от озноба. Отложив книгу, она свернулась калачиком и подтянула колени к подбородку. Ее история заняла меньше главы, но ощущение было такое, будто каждое слово наколото на коже, совсем как те чернильные татуировки, которые мальчишки от нечего делать накалывали на руках кончиками шариковых стержней, когда уроки казались невыносимо скучными. Там уместилось все: ее эгоизм, лживость, интриги, — и все это выставлено на обозрение и суд людей.