Рубеж

Добрая коллекция.

Годами собиралась.

На миг прекратив свое бормотание, Мацапура (словно поймав нить мыслей женщины!) коротко ощупывает взглядом пояс Сале, откуда торчит кривой нож и торцы метательных клиньев.

– Умеешь? Мастерица или так, для пущего форсу?!

Женщина кивает; по-прежнему молча.

Сейчас слова излишни.

Более того – опасны.

– Славно, милочка!.. ах, славно! Значит, так: я начинаю, а ты, едва нутряной холод пойдет по жилочкам, бери в каждую руку по клинышку, становись вон у той стены, где узоров погуще, и всаживай свое баловство прямиком… Иконки видишь?

Прозрачное Слово опять справляется плохо: что означает «иконки», совершенно не понятно. Но толстый палец веселого Стася безошибочно указывает в угол, где в центре узора «Кошачий Глаз» висят две картины в богатых окладах.

Молодка с грустным лицом кормит грудью младенчика; бородатый каторжник в отрепьях строго смотрит на Сале.

Строго не получается. Возможно, потому, что обе картины, как и деревянная статуэтка над камином, висят вверх ногами. Да еще потому, что подобие княжеского венца из колючих веток терна только каторжанам-душегубам и надевают, в насмешку.

– В лицо, в лицо целься! И не промахнись, нынче за промах три шкуры дерут… Поняла? Не подведешь старого Стася?

Камень на груди пана Станислава задергался, запульсировал вырванным из груди сердцем, разбрасывая сгустки кровавого света.

– Поняла, спрашиваю?!

Сале поняла.

Она все поняла; она будет целиться в лицо и не промахнется.

Потому что за промах дерут три шкуры.

Наверху, на пятилучевике верхней галереи, купаясь в багровых отблесках, толпились замковые призраки: распяленные в крике рты, глаза вылезают из орбит, руки изломаны пыткой или последней мольбой… бывшие участники, ныне зрители, силой призванные на небывалое зрелище.

За окном метелью плясал Мертвецкий Велик-День.

Праздник.

Она все-таки едва не промахнулась. Когда холод от произнесенных Слов ледяной, намоченной в проруби холстиной объял женщину до души ее, войлок за окнами разорвался оглушительным грохотом. Стекла витражей с дребезгом пролились на пол дождем осколков, Сале закусила губу и, прищурясь, метнула клинья, – один за другим, в лицо кормящей матери, в лицо строгому бородачу-каторжнику…

Женщина не видела, что маленький ублюдок выбрался из своего угла, подобрав по дороге зазубренный кусок стекла, и сейчас ползет к очнувшейся девушке, тщетно дергающей тонкие, непрочные на вид «уздечки».

Изнутри «уздечки» порвать невозможно.

А маленький ублюдок все полз и полз, кропя полировку паркета янтарной, светящейся влагой.

Кровью из порезанных пальцев.

Блудный каф-Малах, исчезник из Гонтова Яра

За окнами – снежная мгла. Стемнело. Совсем. Приходится не скупиться, чтобы мой герой сумел хоть что-то различить в этой пурге, доверху наполненной колючей белой крупой.

Приглушенный посвист ветра.

Охряные шары горящих факелов.

Охра? багрянец? пурпур?

Рио цветов не различает, и я убираю лишний подарок.

Просто огонь; герою вполне достаточно.

Буран рвет пламя мерзлыми когтями, пытаясь унести добычу прочь – в ночь, которая еще не до конца ночь, но очень старается. Месяц-лютый, лютый месяц… Пламя отчаянно сопротивляется, трепещет на ветру растрепанными шевелюрами.

Не гаснет, упрямое.

Слово пана Мацапуры – золото.

Ненавижу золото; ненавижу, ненавижу, не…

Конский топот. Трудно сказать, сколько человек скачет, но изрядно. На нас хватит.

У бойниц засели сердюки с рушницами – трое. Всего трое. И то, что у каждого – по три рушницы, да еще по паре пистолей в придачу, дела не меняет. Людей в замке мало, поэтому на стены пан Юдка никого ставить не стал. «Это правильно», – думает Рио, и я с ним соглашаюсь. Наверное, правильно. Беда в другом: сам замок не очень-то приспособлен для обороны – стены низковаты, часть вообще щербата, будто стариковская челюсть, рва с подъемным мостом нет и в помине, из башен только одна и годится для стрелков… похоже, когда отец пана Станислава отстраивал эти руины, он меньше всего думал о серьезной осаде.

Горе, не крепость.

Мы с консулом стоим неподалеку от сердюков, в галерее верхнего перехода, у окна. У обычного, двустворчатого окна. Смешно: нам даже бойницы не досталось!.. Нам надо держаться. Держаться до того, как Сале с Мацапурой откроют «Багряные Врата». Способ их открытия мне неизвестен, ветру никогда раньше не было нужды в костылях, но людям для таких игр всегда нужна кровь. Хорошо, что об этом не знает мой герой – наверняка кинулся бы сломя голову спасать жертву… все испортил бы…