Рубеж

Или совсем недавно, когда рвались они сюда из Столицы, рвались напрямую, через все препоны – и гнилой основой лопалось мастерство Сале Кеваль, не доставая, не успевая!.. Вот тогда-то и прозвучало рядом смешное: «Ты подвинься, тетя Сале… нам туда, где мышки шепчутся… слышишь, братик?»

Когда ты испугалась? – тогда, раньше, позже?

Не все ли равно?!

Просто в какой-то миг Куколка вдруг осознала: все ее магические умения, все ее могущественные Имена и тайные амулеты – ничто, пыль на ветру, по сравнению с одним косым взглядом этого нечеловеческого создания.

Нечеловеческого?

Сейчас она уже не была уверена в последнем до конца. Да, мальчишка рос не по дням, а по часам, да, его облик стремительно менялся, – но, меняясь, черты лица Денницы становились все более человеческими! Еще недавно темная, едва ли не чешуйчатая кожа теперь смотрелась уже просто смуглой. Длиннющие узкие глаза выглядели теперь скорее раскосыми, обычными, хотя и не потеряли своего завораживающего мерцания. «А ведь вырастет – от девок отбою не будет! – вдруг подумалось Сале. – Уже и сейчас есть в нем что-то… что?!»

Впрочем, рос чудный ребенок не только внешне. В речи его наивные детские вопросы все чаще мешались с такими фразами, что мороз по коже продирал. Взять хоть недавний совет, на котором едва ли трехмесячный младенец взял на себя роль старшего! Хотя – какой там трехмесячный?! На вид ему уже лет восемь, а то и поболе будет!

Как он говорил:

«Я спасу. Только я должен успеть вырасти…»?

Может, и правда?! Может, потому и вырасти спешит, как на пожар?

Успеет?

Спасет?

Не рассудком – душой, опаленным нутром Сале Кеваль чувствовала: этот ребенок – и в самом деле их единственная надежда. Кто же он? Демон? Спаситель? Чудовище?! И какие чувства она испытывает к нему сейчас?

Холодом тянуло от зубцов стены. В трещинах ползали жирные слизни, оставляя за собой слюдяные потеки. Ночные птицы тоскливо кричали во тьме о несбывшемся.

Но Сале сейчас было не до птиц, слизней и холода.

Женщина истово пыталась разобраться в самой себе – и вдруг ощутила со сладостным трепетом, как раскрывается ее внутренняя оболочка, как темная суть («смысла»?!), сокрытая до поры, медленно поднимается оттуда, из глубин, наполняя все существо гибельным восторгом свободы. Что-то менялось внутри и вокруг нее, плавилось, текло, мир становился ярким, несмотря на ночное время, до краев наполнялся звуками, красками, запахами, – и Сале не сразу поняла: она сама здесь ни при чем! Звезды блекли, небосвод наливался радужным сиянием, пахнуло порывом свежего ветра – и площадка донжона слегка вздрогнула.

Теперь уже Сале с любознательным Теодором застыли безгласными изваяниями.

А бывшие статуи… статуи ожили!

* * *

Он появился сразу, прямо из воздуха, в огненном ореоле, который, впрочем, мгновенно погас. Отшатнулся к парапету чумак Гринь, торчавший все это время у самого проема, побелел меловым разломом и принялся мелко закрещивать себе грудь. Как успела заметить Сале, эту манипуляцию чумак проделывал при всяком удобном и неудобном случае – всегда с одним и тем же результатом.

Зато Теодор, тоже слегка спав с лица, мигом схватился за пистоль.

Но ни крестное знамение, ни оружие не произвели на пришельца особого впечатления. Пошатнувшись и едва не упав, он первым делом кинулся к ребенку – вовремя успев подхватить измученного сына на руки.

Сына?!

Да, сына! Потому что долговязый гость, демон с разнопалыми руками и светящимися прорезями вместо глаз, не мог быть никем другим, кроме как отцом странного дитяти! Но уже сейчас было ясно видно: сын не станет точной копией отца. Ребенок выглядел куда более похожим на человека. А со временем…

Или со временем все повернет в обратную сторону?!

– Батька! Прошли? Получилось?!

– Получилось… Ты жив? Жив?! – Демон баюкал мальчишку в объятиях, и по щекам демона текли раскаленные добела капли. – Во имя Пламени Эйн-Соф, как же ты похож на Ярину!.. На мою Ярину…

Сале плохо соображала сейчас. И на ее взгляд хромая Ирина, до сих пор пребывавшая в забытьи, меньше всего походила на сего ребенка.

Впрочем, демонам виднее.

– Да… похож, – бессмысленным эхом откликнулся Денница. – Ярина… Ирина Логиновна!.. А где… где ее батька?

Недоумение.

Недоумение пылает в бойницах-глазах.

– Где? И носатый дядька? Они там, за пленочками? Я ведь обещал…

– Шолом, пани и панове! – у дальнего края парапета, вынудив Гриня закреститься втрое чаще, ухмылялся белозубым оскалом консул Юдка. – Носатый дядька таки здесь! А остальные, голубок ты мой, и впрямь… за пленочками. Видать, силенок у твоего батьки на весь кагал не хватило. Ты спроси у него, у батьки-то: и впрямь не хватило? Или просто не захотел их сюда тащить? Что молчишь, каф-Малах?