Остров на краю света

Согласно Туанетте, у Бримана были планы на Ле Салан. Планы эти были столь же зловещи, сколь и неопределенны. Я узнала традиционную неприязнь саланцев к преуспевающему уссинцу.

— Ему ничего не стоит сделать в Ле Салане все, что надо, для него это тьфу! — сказала старуха, сопроводив слова выразительным жестом. — У него есть и деньги, и машины. Осушить болота, поставить волноломы на Ла Гулю — за полгода справился бы. И никаких больше паводков. Э! Конечно, все это не за бесплатно, даже не думай. Он не благотворительностью себе капитал сколотил.

— Может, имеет смысл узнать, чего он хочет взамен.

Матиа Геноле кисло посмотрел на меня.

— Что? Продаться уссинцу?

— Не кидайся на девочку, — сказала Капуцина. — Она хочет как лучше.

— Да, но если он может прекратить паводки...

Матиа решительно покачал головой.

— Морю не прикажешь, — сказал он. — Оно делает что хочет. Если святой угодно нас утопить, то так оно и будет.

Я узнала, что деревню постигла череда плохих лет. Несмотря на покровительство святой Марины, приливы с каждой зимой поднимались все выше. В этом году затопило даже Океанскую улицу, впервые после войны. Лето тоже выдалось неспокойным. Ручеек вздулся и залил всю деревню соленой водой на три фута — эти повреждения еще не везде успели починить.

— Если и дальше так будет, мы кончим как старая деревня, — сказал Матиа. — Там все утонуло, даже церковь.

Он набил трубку и утрамбовал табак грязным большим пальцем.

— Только подумать. Церковь. Если святая не поможет, то кто?

— Ну, то был Черный год, — заявила Туанетта Просаж. — Тысяча девятьсот восьмой. В тот год умерла от инфлюэнцы моя сестра Мари-Лора, а я родилась.

Она пронзила воздух кривым пальцем.

— Вот она я, дитя Черного года; никто не думал, что я выживу. А я выжила! Так что если мы хотим пережить и этот год, нечего цапаться между собой, как бакланы.

Она строго посмотрела на Матиа.

— Легко сказать, Туанетта, но раз святая больше за нас не стоит...

— Я не про то говорю, Матиа Геноле, и ты это прекрасно знаешь.

Матиа пожал плечами:

— Не я первый начал. Если Аристид Бастонне хоть один раз признает, что был не прав...

Туанетта сердито повернулась ко мне.

— Видишь, что делается? Взрослые мужчины — старики — ведут себя как дети. Неудивительно, что святая гневается.

Матиа ощетинился.

— Не мои же внуки уронили святую...

Капуцина злобно уставилась на него. Он осекся.

— Извини, — сказал он, обращаясь ко мне. — Жан Большой не виноват. Если кто и виноват, то Аристид. Он не дал своему внуку нести святую, ведь тогда там были бы двое Геноле и только один Бастонне. Он сам, конечно, не мог помочь, с деревянной ногой-то.

Он вздохнул.

— Я же уже говорил. Будет Черный год. Вы же все слышали, как Маринетта звонила.

— Это не Маринетта была, — сказала Капуцина.

Она машинально сложила левой рукой «рожки», чтобы отвести несчастье. Матиас сделал то же.

— Я тебе говорю, этого следовало ожидать, прошло тридцать лет...

Матиас опять сложил «рожки».

— Семьдесят второй. Плохой был год.

Я знала, что плохой: в тот год погибло трое деревенских, в том числе брат отца.

Матиа отхлебнул колдуновки.

— Аристиду однажды показалось, что он нашел Маринетту. Ранней весной, в тот год, когда он потерял ногу. Оказалось, это старая мина, осталась с первой войны. Ирония судьбы, скажешь нет?

Я согласилась. Я слушала вежливо, как могла, хотя девочкой слышала эту старую байку много раз. Ничего не изменилось, говорила я себе с каким-то отчаянием. Даже байки тут такие же старые и потрепанные, как сами островитяне, заезженные, как бусины в четках. Жалость и нетерпение скопились у меня в груди, и я глубоко вздохнула Матиа, ничего не замечая, продолжал рассказывать так, будто история произошла вчера.

— Эта штука лежала, наполовину зарытая в песчаном наносе. Если ударить по ней камнем, она звенела. Тогда все дети сошлись с палками и камнями, колотили по ней, чтоб звенела. Несколько часов спустя прилив забрал ее обратно, и она взорвалась сама по себе примерно в ста метрах от того места, где сейчас Ла Жете. Оглушила всю рыбу оттуда до Ле Салана. Э! — Матиа смачно затянулся из трубки. — Дезире сварила ведро буйабеса, не могла вынести, что столько рыбы пропадает зря. Отравила полдеревни.

Он посмотрел на меня из-под покрасневших век.